Александр Пушкин

Пушкин Александр Сергеевич (1799-1837), русский поэт, родоначальник новой русской литературы, создатель современного русского литературного языка. В юношеских стихах — поэт лицейского братства, «поклонник дружеской свободы, веселья, граций и ума», в ранних поэмах — певец ярких и вольных страстей. Многообразие разработанных жанров и стилей, легкость, изящество и точность стиха, рельефность и сила характеров, универсальность поэтического мышления и самой личности Пушкина предопределили его первостепенное значение в отечественной словесности.

Бог веселый винограда
Позволяет нам три чаши
Выпивать в пиру вечернем.
Первую во имя граций,
Обнаженных и стыдливых,
Посвящается вторая
Краснощекому здоровью,
Третья дружбе многолетной.
Мудрый после третьей чаши
Все венки с [главы] слагает
И творит уж возлиянья
Благодатному Морфею.

Торжество Вакха

Откуда чудный шум, неистовые клики?
Кого, куда зовут и бубны и тимпан?
      Что значат радостные лики
         И песни поселян?
      В их круге светлая свобода
      Прияла праздничный венок.
      Но двинулись толпы народа...
Он приближается... Вот он, вот сильный бог!
      Вот Бахус мирный, вечно юный!
      Вот он, вот Индии герой!
      О радость! Полные тобой
      Дрожат, готовы грянуть струны
      Не лицемерною хвалой!..

      Эван, эвое! Дайте чаши!
      Несите свежие венцы!
      Невольники, где тирсы наши?
Бежим на мирный бой, отважные бойцы!
      Вот он! вот Вакх! О час отрадный!
      Державный тирс в его руках;
      Венец желтеет виноградный
      В чернокудрявых волосах...
      Течет. Его младые тигры
      С покорной яростью влекут;
      Кругом летят эроты, игры —
      И гимны в честь ему поют.
      За ним теснится козлоногий
      И фавнов и сатиров рой,
      Плющом опутаны их роги;
      Бегут смятенною толпой
      Вослед за быстрой колесницей,
      Кто с тростниковою цевницей,
      Кто с верной кружкою своей;
      Тот, оступившись, упадает
      И бархатный ковер полей
      Вином багровым обливает
      При диком хохоте друзей.
      Там дале вижу дивный ход!
      Звучат веселые тимпаны;
      Младые нимфы и сильваны,
      Составя шумный хоровод,
      Несут недвижного Силена....
      Вино струится, брызжет пена,
      И розы сыплются кругом:
      Несут за спящим стариком
      И тирс, символ победы мирной,
      И кубок тяжко-золотой,
      Венчанный крышкою сапфирной, —
      Подарок Вакха дорогой.

      Но воет берег отдаленный.
      Власы раскинув по плечам,
      Венчанны гроздьем, обнаженны,
      Бегут вакханки по горам.
Тимпаны звонкие, кружась меж их перстами,
Гремят — и вторят их ужасным голосам.
Промчалися, летят, свиваются руками,
      Волшебной пляской топчут луг,
      И младость пылкая толпами
         Стекается вокруг.

      Поют неистовые девы;
      Их сладострастные напевы
      В сердца вливают жар любви;
      Их перси дышут вожделеньем;
Их очи, полные безумством и томленьем,
      Сказали: счастие лови!
      Их вдохновенные движенья
      Сперва изображают нам
      Стыдливость милого смятенья,
      Желанье робкое — а там
      Восторг и дерзость наслажденья.
Но вот рассыпались — по холмам и полям;
      Махая тирсами несутся;
    Уж издали их вопли раздаются,
      И гул им вторит по лесам:
      Эван, эвое! Дайте чаши!
      Несите свежие венцы!
      Невольники, где тирсы наши?
Бежим на мирный бой, отважные бойцы!

      Друзья, в сей день благословенный
      Забвенью бросим суеты!
      Теки, вино, струею пенной
      В честь Вакха, муз и красоты!
      Эван, эвое! Дайте чаши!
      Несите свежие венцы!
      Невольники, где тирсы наши?
Бежим на мирный бой, отважные бойцы!

Фавн и пастушка (картины)

I

С пятнадцатой весною,
Как лилия с зарею,
Красавица цветет;
Всё в ней очарованье:
И томное дыханье,
И взоров томный свет,
И груди трепетанье,
И розы нежный цвет —
Всё юность изменяет.
Уж Лилу не пленяет
Веселый хоровод:
Одна у сонных вод,
В лесах она таится,
Вздыхает и томится,
И с нею там Эрот.
Когда же ночью темной
Ее в постели скромной
Застанет тихий сон,
С волшебницей мечтою;
И тихою тоскою
Исполнит сердце он —
И Лила в сновиденьи
Вкушает наслажденье
И шепчет «О Филон!»

II

Кто там, в пещере темной,
Вечернею порой,
Окован ленью томной
Покоится с тобой?
Итак, уж ты вкусила
Все радости любви;
Ты чувствуешь, о Лила,
Волнение в крови,
И с трепетом, смятеньем,
С пылающим лицом,
Ты дышишь упоеньем
Амура под крылом.
О жертва страсти нежной,
В безмолвии гори!
Покойтесь безмятежно
До пламенной зари.
Для вас поток игривый
Угрюмой тьмой одет,
И месяц молчаливый
Туманный свет лиет;
Здесь розы наклонились
Над вами в темный кров;
И ветры притаились,
Где царствует любовь...

III

Но, кто там, близ пещеры
В густой траве лежит?
На жертвенник Венеры
С досадой он глядит;
Нагнулась меж цветами
Косматая нога;
Над грустными очами
Нависли два рога.
То Фавн, угрюмый житель
Лесов и гор крутых,
Докучливый гонитель
Пастушек молодых.
Любимца Купидона —
Прекрасного Филона
Давно соперник он....
В приюте сладострастья
Он слышит вздохи счастья
И неги томный стон.
В безмолвии несчастный
Страданья чашу пьет,
И в ревности напрасной
Горючи слезы льет.
Но вот ночей царица
Скатилась за леса,
И тихая денница
Румянит небеса;
Зефиры прошептали —
И фавн в дремучий бор
Бежит сокрыть печали
В ущельях диких гор.

IV

Одна поутру Лила
Нетвердою ногой
Средь рощицы густой
Задумчиво ходила.
«О, скоро ль, мрак ночной,
С прекрасною луной
Ты небом овладеешь?
О, скоро ль, темный лес,
В туманах засинеешь
На западе небес?»
Но шорох за кустами
Ей слышится глухой,
И вдруг — сверкнул очами
Пред нею бог лесной!
Как вешний ветерочек,
Летит она в лесочек:
Он гонится за ней.
И трепетная Лила
Все тайны обнажила
Младой красы своей;
И нежна грудь открылась
Лобзаньям ветерка,
И стройная нога
Невольно обнажилась.
Порхая над травой,
Пастушка робко дышит;
И Фавна за собой
Всё ближе, ближе слышит.
Уж чувствует она
Огонь его дыханья...
Напрасны все старанья:
Ты Фавну суждена!
Но шумная волна
Красавицу сокрыла:
Река — ее могила...
Нет! Лила спасена.

V

Эроты златокрылы
И нежный Купидон
На помощь юной Лилы
Летят со всех сторон;
Все бросили Цитеру,
И мирных сёл Венеру
По трепетным волнам
Несут они в пещеру —
Любви пустынный храм.
Счастливец был уж там.
И вот уже с Филоном
Веселье пьет она,
И страсти легким стоном
Прервалась тишина...
Спокойно дремлет Лила
На розах нег и сна,
И луч свой угасила
За облаком луна.

VI

Поникнув головою,
Несчастный бог лесов
Один с вечерней тьмою
Бродил у берегов:
«Прости, любовь и радость! —
Со вздохом молвил он: —
В печали тратить младость
Я роком осужден!»
Вдруг из лесу румяный,
Шатаясь, перед ним
Сатир явился пьяный
С кувшином круговым;
Он смутными глазами
Пути домой искал
И козьими ногами
Едва переступал;
Шел, шел и натолкнулся
На Фавна моего,
Со смехом отшатнулся,
Склонился на него....
«Ты ль это, брат любезный? -
Вскричал Сатир седой: —
В какой стране безвестной
Я встретился с тобой?»
«Ах! — молвил Фавн уныло:
Завяли дни мои!
Всё, всё мне изменило,
Несчастен я в любви».
«Что слышу? От Амура
Ты страждешь и грустишь,
Малютку-бедокура
И ты боготворишь?
Возможно ль? Так забвенье
В кувшине почерпай,
И чашу в утешенье
Наполни через край!»
И пена засверкала
И на краях шипит,
И с первого фиала
Амур уже забыт.

VII

Кто ж, дерзостный, владеет
Твоею красотой?
Неверная, кто смеет
Пылающей рукой
Бродить по груди страстной,
Томиться, воздыхать
И с Лилою прекрасной
В восторгах умирать?
Итак, ты изменила?
Красавица, пленяй,
Спеши любить, о Лила!
И снова изменяй.

VIII

Прошли восторги, счастье,
Как с утром легкий сон;
Где тайны сладострастья?
Где нежный Палемон?
О Лила! вянут розы
Минутныя любви:
Познай же грусть и слезы,
И ныне терны рви.
В губительном стремленьи
За годом год летит,
И старость в отдаленьи
Красавице грозит.
Амур уже с поклоном
Расстался с красотой,
И вслед за Купидоном
Веселья скрылся рой.
В лесу пастушка бродит
Печальна и одна:
Кого же там находит?
Вдруг Фавна зрит она.
Философ козлоногий
Под липою лежал
И пенистый фиал,
Венком украсив роги,
Лениво осушал.
Хоть Фавн и не находка
Для Лилы прежних дет,
Но вздумала красотка
Любви раскинуть сеть:
Подкралась, устремила
На Фавна томный взор
И, слышал я, клонила
К развязке разговор.
Нo Фавн с улыбкой злою,
Напеня свой фиал,
Качая головою,
Красавице сказал:
«Нет, Лила! я в покое —
Других, мой друг, лови;
Есть время для любви,
Для мудрости — другое.
Бывало я тобой
В безумии пленялся,
Бывало восхищался
Коварной красотой.
И сердце, тлея страстью,
К тебе меня влекло.
Бывало.... но, по счастью,
Что было — то прошло».

Михаил Лермонтов

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841), русский поэт. Учился в Московском университете, потом в Санкт-Петербургской школе юнкеров. За стихотворение «Смерть поэта» был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, стремление к идеалу свободной и мятежной личности питали его ранние стихи, а в зрелой лирике — и мечта о душевном покое. Поэма «Демон» — воплощение идеи бунта против «мирового порядка», трагедия одиночества. Роман «Герой нашего времени» — вершина реализма Лермонтова.

Пан (в древнем роде)

Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день,
Укрывшися лесов в таинственную сень
Или под ветвями пустынныя рябины,
Смотреть на синие, туманные равнины.
Тогда приходит Пан с толпою пастухов;
И пляшут вкруг меня на бархате лугов.
Но чаще бог овец ко мне в уединенье
Является, ведя святое вдохновенье:
Главу рогатую ласкает легкий хмель,
В одной руке его стакан, в другой свирель!
Он учит петь меня; и я в тиши дубравы
Играю и пою, не зная жажды славы.

Аполлон Майков

Майков, Аполлон Николаевич (1821-1897), русский поэт. Творчество отмечено глубоким интересом к русской истории, гуманистическим традициям античного мира, поэтическому наследию славянских народов. Наиболее крупные произведения: поэмы и драмы в стихах «Две судьбы», «Машенька», «Приговор», «Странник», «Княжна», трагедия «Два мира», переложение «Слова о полку Игореве»

Вакх

В том гроте сумрачном, покрытом виноградом,
Сын Зевса был вручен элидским ореадам.
Сокрытый от людей, сокрытый от богов,
Он рос под говор вод и шелест тростников.
Лишь мирный бог лесов над тихой колыбелью
Младенца услаждал волшебною свирелью...
Какой отрадою, средь сладостных забот,
Он нимфам был! Глухой внезапно ожил грот.
Там, кожей барсовой одетый, как в порфиру,
С тимпаном, с тирсом он являлся божеством.

То в играх хмелем и плющом
Опутывал рога, при смехе нимф, сатиру,
То гроздия срывал с изгибистой лозы,
Их связывал в венок, венчал свои власы,
Иль нектар выжимал, смеясь, своей ручонкой
Из золотых кистей над чашей среброзвонкой,
И тешился, когда струей ему в глаза
Из ягод брызнет сок, прозрачный, как слеза.

Пан

Он спит, он спит,
Великий Пан!
Иди тихонько,
Не то разбудишь!
Полдневный жар
И сладкий дух
Поспелых трав
Умаял бога —
Он спит и грезит,
И видит сны...

По темным норам
Ушло зверье;
В траве недвижно
Лежит змея;
Молчат стада,
И даже лес,
Певучий лес,
Утих, умолк...
Он спит, он спит,
Великий Пан!..
Над ним кружит,
Жужжит, звенит,
Блестит, сверкает
И вверх и вниз
Блестящий рой
Жуков и пчел;
Сереброкрылых
Голубок стая
Кругами реет
Над спящим богом;
А выше — строем
Иль острым клином,
Подобно войску,
Через все небо
Перелетает
Полк журавлей;
Еще же выше,
На горнем небе,
В густой лазури,
Незримой стражи
Чуть слышен голос...
Все словно бога
Оберегают
Глубокий сон,
Чудесный сон, —
Когда перед ним
Разверзлось небо,
Он зрит богов,
Своих собратий,
И, как цветы,
Рои видений
С улыбкой сыплют
К нему с Олимпа
Богини-сестры...

Он спит, он спит,
Великий Пан!
Иди тихонько,
Мое дитя,
Не то проснется...
Иль лучше сядем в траве густой
И будем слушать —
Как спит он, слушать,
Как дышит, слушать;
К нам тоже тихо
Начнут слетать
Из самой выси
Святых небес
Такие ж сны,
Какими грезит
Великий Пан,
Великий Пан…

Свирель

Вот тростник сухой и звонкой...
Добрый Пан перевяжи
Осторожной нитью тонкой
И в свирель его сложи!
Поделись со мной искусством
Трели в ней перебирать,
Оживлять из мыслью, чувством,
Понижать и повышать,
Чтоб мне в зной полдня златого
Рощи, горы усыпить
И из волн ручья лесного
В грот наяду приманить.

***

Муза, богиня Олимпа, вручила две звучные флейты
Рощ покровителю Пану и светлому Фебу.
Феб прикоснулся к божественной флейте, и чудный
Звук полился из безжизненной трости. Внимали
Вкруг присмиревшие воды, не смея журчаньем
Песни тревожить, и ветер заснул между листьев
Древних дубов, и заплакали, тронуты звуком,
Травы, цветы и деревья; стыдливые нимфы
Слушали, робко толпясь меж сильванов и фавнов.
Кончил певец и помчался на огненных конях,
В пурпуре алой зари, на златой колеснице.
Бедный лесов покровитель напрасно старался припомнить
Чудные звуки и их воскресить своей флейтой:
Грустный, он трели выводит, но трели земные!..
Горький безумец! ты думаешь, небо не трудно
Здесь воскресить на земле? Посмотри: улыбаясь,
С взглядом насмешливым слушают нимфы и фавны.

Дмитрий Олерон

Дмитрий Иванович Олерон (Глушков) (1884-1918), русский поэт. Автор перевода значительной части сборника сонетов Эредиа «Трофеи».

Герайон. Гермес и Вакх Праксителя. Вакх

Он был лозой на грядках винодела,
Он был ключом из клубов круговых,
Он ткал узор видений бредовых,
Им речь волхва в экстазе пламенела.

Им вольный крик слагался в песнь и стих.
Он был, как Дух. Но смутен Дух без Тела,
И родила Диониса Семела.
О, Эрмий, он теперь в руках твоих.

Преемник сил стихии вечно страстной,
Божественный, невинный и прекрасный,
Взирает он на мир с твоих колен.

Но нет, еще не миру эти взгляды:
Им чужд еще насмешливый Силе
И резвый хмель, и шумные Менады.

Константин Батюшков

Батюшков Константин Николаевич (1787-1855), русский поэт. Глава анакреонтического направления в русской лирике («Веселый час», «Мои пенаты», «Вакханка»). Позже пережил духовный кризис («Надежда», «К другу»); в жанре элегии — мотивы неразделенной любви («Разлука», «Мой гений»), высокий трагизм («Умирающий Тасс», «Изречение Мельхиседека»).

Вакханка

Все на праздник Эригоны
Жрицы Вакховы текли;
Ветры с шумом разнесли
Громкий вой их, плеск и стоны.
В чаще дикой и глухой
Нимфа юная отстала;
Я за ней — она бежала
Легче серны молодой.
Эвры волосы взвевали,
Перевитые плющом;
Нагло ризы поднимали
И свивали их клубком.
Стройный стан, кругом обвитый
Хмеля желтого венцом,
И пылающи ланиты
Розы ярким багрецом,
И уста, в которых тает
Пурпуровый виноград —
Все в неистовой прельщает!
В сердце льет огонь и яд!
Я за ней... она бежала
Легче серны молодой.
Я настиг — она упала!
И тимпан под головой!
Жрицы Вакховы промчались
С громким воплем мимо нас;
И по роще раздавались
Эвоэ! и неги глас!

Николай Яыков

Яыков Николай Михайлович (1803-1846/47), русский поэт. В ранней лирике — мотивы радости бытия; некоторые стихи стали популярными песнями. В 30-40-е гг. приходит к религиозному пониманию мира. Сближается со славянофилами.

Песня

Полней стаканы, пейте в лад!
Перед вином — благоговенье:
Ему торжественный виват!
Ему — коленопреклоненье!

Герой вином разгорячен,
На смерть отважнее стремится;
Певец поет, как Аполлон,
Умея Бахусу молиться.

Любовник, глядя на стакан,
Измену милой забывает,
И счастлив он, покуда пьян,
Затем что трезвый он страдает.

Скажу короче: в жизни сей
Без Вакха людям все досада:
Анакреон твердит нам: пей!
А мы прибавим: до упада.

Полней стаканы, пейте в лад!
Перед вином благоговенье;
Ему торжественный виват!
Ему — коленопреклоненье!

Афанасий Фет

Фет Афанасий Афанасьевич (1820-1892), русский поэт, член-корреспондент Петербургской АН. Насыщенные конкретными приметами картины природы, мимолетные настроения человеческой души, музыкальность: «Вечерние огни». Многие стихи положены на музыку.

Вакханка

Под тенью сладостной полуденного сада,
В широколиственном венке из винограда
И влаги вакховой томительной полна,
Чтоб дух перевести, замедлилась она.
Закинув голову, с улыбкой опьяненья,
Прохладного она искала дуновенья,
Как будто волосы уж начинали жечь
Горячим золотом ей розы пышных плеч.
Одежда жаркая все ниже опускалась,
И молодая грудь все больше обнажалась,
А страстные глаза, слезой упоены,
Вращались медленно, желания полны.

Золотой век

Я посещал тот край обетованный,
Где золотой блистал когда-то век,
Где, розами и миртами венчанный,
Под сению дерев благоуханной
Блаженствовал незлобный человек.

Леса полны поныне аромата,
Долины те ж и горные хребты;
Еще досель в прозрачный час заката
Глядит скала, сиянием объята,
На пену волн эгейских с высоты.

Под пихтою душистой и красивой
Под шум ручьев, разбитых об утес,
Отрадно верить, что Сатурн ревнивый
Над этою долиною счастливой
Век золотой не весь еще пронес.

И чудится: за тем кустом колючим
Румяных роз, где лавров тень легла,
Дыханьем дня распалена горючим,
Лобзаниям то долгим, то летучим
Менада грудь и плечи предала.

Но что за шум? За девой смуглолицей
Вослед толпа. Всё празднично кругом.
И гибкий тигр с пушистою тигрицей,
Неслышные, в ярме пред колесницей,
Идут, махая весело хвостом.

А вот и он, красавец ненаглядный,
Среди толпы ликующих — Лией,
Увенчанный листвою виноградной,
Любуется спасенной Ариадной -
Бессмертною избранницей своей.

У колеса, пускаясь вперегонку,
Нагие дети пляшут и шумят;
Один приподнял пухлую ручонку
И крови не вкусившему тигренку
Дает лизать пурпурный виноград.

Вино из рога бог с лукавым ликом
Льет на толпу, сам весел и румян,
И, хохоча в смятеньи полудиком,
Вакханка быстро отвернулась с криком
И от струи приподняла тимпан.

Нимфа и молодой сатир

Постой хотя на миг! О камень или пень
Ты можешь уязвить разутую ступень;
Еще невинная, бежа от вакханалий,
Готова уронить одну ты из сандалий.
Но вот, косматые колени преклоня,
Он у ноги твоей поймал конец ремня.
Затянется теперь не скоро узел прочный:
Сатир, и молодой — не отрок непорочный!
Смотри, как, голову откинувши назад,
Глядит он на тебя и пьет твой аромат,
Как дышат негою его уста и взоры!
Быть может, нехотя ты ищешь в нем опоры,
А стройное твое бедро так горячо
Теперь легло к нему на крепкое плечо.
Нет! Мысль твоя чиста и воля неизменна;
Улыбка у тебя насмешливо-надменна.
Но отчего, скажи, — в сознаньи ль красоты
Иль в утомлении так неподвижна ты?
Еще открытое, смежиться хочет око,
И молодая грудь волнуется высоко.
Иль страсть, горящая в сатире молодом,
Пахнула и в тебя томительным огнем?

Федор Сологуб

Сологуб Федор Кузьмич (1863-1927), русский писатель. Сборник стихов «Пламенный круг» отмечен мотивами отчаяния, индивидуализма. В романе «Мелкий бес» гротескное изображение русской провинциальной жизни; переводы.

В ясном небе — светлый Бог Отец,
Здесь со мной — Земля, святая Мать.
Аполлон скует для них венец,
Вакх их станет хмелем осыпать.

Вечная качается качель,
То светло мне, то опять темно.
Что сильнее, Вакхов темный хмель,
Или Аполлоново вино?

Или тот, кто сеет алый мак,
Правду вечную один хранит?
Милый Зевс, подай мне верный знак,
Мать, прими меня под крепкий щит.

***

Смеется ложному учению,
Смыкает вновь кольцо времен,
И, возвращаяся к творению,
Ликует Аполлон.

Не зная ничего о радии
И о загадках бытия,
Невинным пастушком в Аркадии
Когда-то был и я.

И песни я слагал веселые
На берегу лазурных вод,
И предо мной подруги голые
Смыкали хоровод.

Венки сплетали мне цветочные,
И в розах я, смолянокудр,
Ласкал тела их непорочные,
И радостен, и мудр.

И вот во мглу я брошен серую,
Тоскою тусклой обуян,
Но помню все и слепо верую —
Воскреснет светлый Пан.

Посмейся ложному учению,
Сомкни опять кольцо времен
И научи нас вдохновению,
Воскресни, Аполлон!

Владислав Ходасевич

Ходасевич Владислав Фелицианович (1886-1939), русский поэт. С 1922 в эмиграции. В стихах (сборники «Путем зерна», «Тяжелая лира, цикл «Европейская ночь»), сочетающих традицию русской классической поэзии с мироощущением человека 20 века, — конфликт свободной человеческой души и враждебного ей мира. Биография Державина, сборник статей «О Пушкине», книга воспоминаний «Некрополь».

Вакх

Как волшебник, прихожу я
Сквозь весеннюю грозу.
Благосклонно приношу я
Вам азийскую лозу.

Ветку чудную привейте,
А когда настанет срок,
В чаши чистые налейте
Мой животворящий сок.

Лейте женам, пейте сами,
Лейте девам молодым.
Сам же буду между вами
С золотым жезлом моим.

Подскажу я песни хору,
В светлом буйстве закружу,
Отуманенному взору
Дивно все преображу.

И дана нам будет сила
Знать, что скрыто от очей,
И ни старость, ни могила
Не смутят моих детей.

Ни змея вас не ужалит,
Ни печаль — покуда хмель
Всех счастливцев не повалит
На зеленую постель.

Я же — прочь, походкой резвой,
В розовеющий туман,
Сколько бы ни выпил — трезвый,
Лишь самим собою пьян.

Пан

Смотря на эти скалы, гроты,
Вскипанье волн, созвездий бег,
Забыть убогие заботы
Извечно жаждет человек.

Но диким ужасом вселенной
Хохочет козлоногий бог,
И, потрясенная, мгновенно
Душа замрет. Не будь же строг,

Когда под кровлю ресторана,
Подавлена, угнетена,
От ею вызванного Пана
Бегом спасается она.

Валерий Брюсов

Брюсов, Валерий Яковлевич (1873-1924), русский поэт, переводчик, прозаик, один из родоначальников символизма в русской литературе. Образы античной мифологии, литературы и истории занимают огромное место в его творчестве. Автор драмы «Протесилай умерший», исторических романов и новелл о Древнем Риме («У Мецената», «Алтарь Победы», «Юпитер поверженный», «Рея Сильвия»). Перевел поэму Вергилия «Энеида», стихи Сапфо, древнеримских лириков, драму Эмиля Верхарна «Елена Спартанская».

Вечерний Пан

Вечерний Пан исполнен мира,
Не позовет, не прошумит.
Задумчив, на лесной поляне,
Следит, как вечер из потира
Льет по небу живую кровь,
Как берега белеют вновь
В молочно-голубом тумане,
И ждет, когда луч Алтаира
В померкшей сини заблестит.

Вечерний Пан вникает в звуки,
Встающие во мгле кругом:
В далекий скрип пустой телеги,
В журчанье речки у излуки
И в кваканье глухих прудов.
Один, в безлюдии святом,
Он, в сладком онеменьи неги,
Косматые вздымает руки,
Благословляя царство снов.

Валентин Устинов

Валентин Алексеевич Устинов (родился в 1938), русский поэт.

Пан Сатир

И пусть меня не уверяют в том,
что эти пляски в хмельнике, парады
козлоподобных ног вокруг ограды
творятся зауряднейшим скотом!

Как бы не так! Недаром же дриады
вишневым вихрем засыпают дом,
манят Елену в жароцвет перстом…
Беспутницы! Они потехе рады!

Вон как роятся знойно в васильках
с бубенчиками лютиков в руках!
А Пан Сатир меж них косматит спину.

Вот он дудит в свирель из лозняка!
Но знает: тяжела моя рука,
как осержусь да ухвачу дубину!..

Андре Мари Шенье

Шенье Андре Мари (1762-1794), французский поэт и публицист. В элегиях воссоздал светлый мир Эллады, предвосхитив романтическую поэзию. Казнен якобинцами.

Влюбленный коз супруг брадатый и зловонный
Сатира поразить напряг свой лоб наклонный.
Сатир, предусмотрев миг стычки роковой,
Стал против, упершись копытною ногой.
Наметились — и вдруг — лоб в лоб! Удар раздался —
И воздух застонал, и лес поколебался.

(Перевод с французского Владимира Бенедиктова)

***

Раз, луга злачного переходя границу,
Блуждающий сатир нашел в траве цевницу:
Цевницу ту бог стад случайно потерял,
А звуками ее он весь Олимп пленял.
Чтоб показать себя в искусстве мусикийском,
Сатир созвал всех нимф на берегу Азийском, —
И почему ж чудес ему не произвесть?
Ведь у него и рот и пальцы тоже есть,
А музыка сидит в орудии. Ни слова!
Вся аудитория внимать ему готова.
Сатир трудиться стал: приткнув мохнатый рот
К отверстью одному, по скважинам он бьет
Перстами, щеки вздул, в поту, весь предан мукам —
И разразилась вдруг каким-то диким звуком
Цевница. Общий смех раздался. Пристыжен,
Вмиг из собрания сатир дал тягу; он
Бежать пустился в лес, в слезах, гоним судьбами,
Преследуем собак и лаем и зубами.

(Перевод с французского Владимира Бенедиктова)

Перси Шелли

Шелли, Перси Биши (1792-1822), английский поэт-романтик. Творчество насыщено глубоким философским и социальным содержанием. Основные произведения: поэмы «Королева Маб», «Восстание Ислама», «Адонаис», трагедия «Ченчи», трактат «Защита поэзии». Мифологические сюжеты и мотивы использованы в поэме «Атласская волшебница», в сатирической драме «Царь Эдип» и философской драме «Прометей освобожденный», в которой воплощены идеи утопического социализма.

Гимн Пана

1

С холмов, из темных лесов
За мной, за мной!
С перевитых потоками островов,
Где смолкает шумящий прибой,
Внимая пенью моей свирели.
Умолкли птицы в листве,
И ветер притих в тростниках,
И ящерицы в траве,
И пчелы на тминных лугах,
И смолк веселых кузнечиков голос.
И все безмолвно, как древний Тмолос,
При сладостном пенье моей свирели.

2

Струится Пеней полусонно,
На дол Темпейский ложится тень
От темного Пелиона,
Спеша прогнать слабеющий день,
И нимфы ручьев и лесов,
Силен и фавны, сильваны
Выходят на берег, услышав мой зов,
На влажные от росы поляны.
И все умолкает, как ты, аполлон,
Когда ты внемлешь, заворожен
Напевом сладостным нежной свирели.

3

О пляшущих звездах пою,
Пою столетья, землю и твердь,
Титанов, свой род истребивших в бою,
Любовь, Рожденье и Смерть —
И вдруг меняю напев свирели.
Пою, как догнал я в долине Менала
Сирингу, что стала простым тростником,
Но так и с людьми и с богами бывало:
Полюбит сердце — и плачет потом.
И если не властвует ревность над вами
Иль пламень в крови не потушен годами,
Рыдайте над скорбью моей свирели.

(Перевод с английского Вильгельма Левика)

Гийом Аполлинер

Аполлинер Гийом (1880-1918), французский поэт. Лирика сочетает мужественную искренность, острое саркастическое ощущение жестокости жизни и радость ее приятия, противостояние утратам и времени. Сборники новелл «Ересиарх и К°». «Каллиграммы. Стихотворения Мира и Войны.» — трагическое восприятие первой мировой войны, участником которой был Аполлинер.

Смерть Пана

С небес вернулся Феб; пора на отдых Флоре;
К Цитере ластилось раскатистое море,
И белокурая пособница страстей
Венера слушала, как гимн слагают ей.

Олимп наполнился. Но Громовержец вскоре
Обеспокоенно возвысил голос в хоре —
Он перепуганных зовет своих детей:
Грозит бессмертным смерть, грядет исход их дней!

И небо вздрогнуло от слухов непривычных,
И пробил смертный час для всех богов античных,
И чей-то крик взлетел до самых облаков:

«Родился Иисус! Его настало время!
Бессмертен только он, рожденный в Вифлееме!
Пан умер! Умер Пан! И больше нет богов!»

(Перевод с французского Михаила Яснова)

Константинос Кавафис

Кавафис, Константинос (1863-1933), греческий поэт. Родился, жил и умер в Александрии. Происходил из разорившейся знатной семьи, до преклонных лет был служащим. От своих ранних романтических стихов Кавафис отрекся. Наиболее характерны стихотворения, в которых описание «древних дней» высвечивает через вечные ситуации волнующую поэта современность. Нравственный идеал поэта — Фермопилы, которые нужно защищать несмотря ни на что, даже тогда, когда победа зла неминуема.

Свита Диониса

В Пелопоннесе лучше всех ваятелей Дамон.
Искусным резцом на мраморе паросском он
вырезает теперь Диониса, сопутствуемого свитой.
Бог шествует впереди. Чело плющом увито,
могучей поступью во славе он грядет.
Вслед — Чистое Вино. Бок о бок с Вином бредет,
шатаясь, Опьянение, и пьяных
поит Сатиров из амфор благоуханных.
За ними — Сладкий Хмель, таящийся в вине,
полузакрыв глаза, плетется в полусне.
В конце процессии — хор. Чуть тянутся рядком
Песнь, Стройный Глас и бог веселых шествий Ком —
светильник празднеств он неугасимый охраняет.
А сзади скромный Обряд идущих догоняет.
Таков Дамонов труд. И во время работы
его непраздный ум уже ведет подсчеты:
царь Сиракуз ему заплатит в этот раз
не меньше трех талантов за такой заказ.
Когда их с накопленным он сложит серебром,
неплохо можно будет жить с таким добром.
Делами государства займется он — ура! —
ждет слов его совет, ждет слов его агора.

(Перевод с новогреческого Сергея Ошерова)

Жозе Мариа де Эредиа

Эредиа Жозе Мария де (1842-1905), французский поэт. Участник группы «Парнас». Книга сонетов «Трофеи» отмечена живописностью и пластичностью образов.

Пан

Козлиные рога, лукавый блеск очей, —
В тревожном сумраке, тропинкою укромной,
Сквозь чащи сонные крадется вероломный
Ловец нагих дриад, ревнивый страж ночей.

Как сладко шелестит неведомый ручей,
Вздыхающий в тени листвы густой и темной!
Но вот уже рассвет, пронзая лес огромный,
Рассыпал золото властительных лучей.

Блуждая в зарослях, пугливая дриада
Внимает шепоту росинок, и прохлада
Ей негой полнит грудь, как вдруг одним прыжком

Ее настигнул Пан и в полумрак пьянящий,
Поляну огласив злорадным хохотком,
Увлек... И тишина опять царит над чащей.

(Перевод с французского Романа Дубровкина)

Вакханалия

Внезапный слышен вопль, и сломана преграда.
То тигры вырвались и, ярости полны,
Ворчат и прыгают, и, ими сметены,
Вакханки в бегстве мнут долины винограда.

Кусая черный грозд, безумная менада
Струит багряный сок на полосы спины
И брюха белые зверей, что сплетены
И опрокинуты на грязь и пурпур сада.

К телам поверженным ползут со всех сторон
И чуют хищники, дыша тяжелым жаром,
Еще краснее кровь под золотым загаром.

Но бог, неслыханной игрою опьянен,
Взметая легкий тирс, на самку, в буйстве диком,
Самца рычащего натравливает криком.

(Перевод с французского Т. Владимировой)

Джон Лили

Лили Джон (1554-1606), английский писатель. В романе «Эвфуэс, или Анатомия остроумия» и «Эвфуэс и его Англия» создал стиль, названный эвфуизмом. Написал драмы из придворной жизни в духе итальянских пасторалей.

Песнь Пана

Пленился Пан младой Сирингой,
Но дева сделалась тростинкой;
От той тростинки происходит
Свирель, чьи звуки превосходят
Кифару с лютней, и смущенно
Смолкает лира Аполлона.
Свирелью звонкою разбужен
Народ, лицом круглей жемчужин;
Пастух со скотницей охочи
Известь на пляску дни и ночи.
Коль славен Пан, когда стремится
Дыханьем оживить цевницу!
Затих докучный звук волынки,
Зане губами Пан к тростинке
Прильнул, напевом мир чаруя,
И с милой слился в поцелуе.

(Перевод с английского Андрея Сергеева)

Джон Китс

Джон Китс (1795-1821), английский поэт-романтик. Первый сборник «Стихотворения» носил следы влияния сентиментализма, но уже в нем отчетливо прозвучала тема радости жизни, полноты земного бытия, ставшая центральной в творчестве Китса. В поисках идеала Китс постоянно обращался к образам античности («Ода греческой вазе», «Гомеру»…). На мифологические сюжеты написаны поэмы Китса «Эндимион» и «Гиперион».

Гимн Пану (из поэмы «Эндимион»)

...И божество восславил стройный хор:

     О ты, чей кров могучий сень простер
Над шорохами с зыбкой полумглой,
Где, незаметные в глуши лесной,
Цветы в безмолвье тихо умирают;
В орешниках следишь, как убирают
Гамадриады тяжкие власы,
Иль у болот проводишь ты часы,
Унылой песне тростника внимая, —
Там, где, от влаги буйно расцветая,
Разросся трубчатый болиголов, —
И вспоминаешь, как среди кустов
Прекрасная Сиринга убегала,
Как сердце в горести затрепетало,
Скорбя о ней, о нимфе светлоокой —
Внемли, о Пан великий!

     О ты, чей слух средь миртовых ветвей
Ласкают песни диких голубей,
Когда бредешь ты лугом предзакатным,
Соседящим с пространством необъятным
Твоих замшелых пущ; кому свой плод
Смоковницы цветок прибережет
Уже теперь; кому готовят пчелы
Душистый мед; кому подарят долы
Нежноцветущие бобы и маки;
Клубники свежесть, спеющей во мраке,
И в коконах узоры мотыльков,
Песнь коноплянки про своих птенцов —
Тебе отраду скорую сулят.
Во имя ветров горных, что шумят
Меж сосен — о, приблизься хоть на миг,
Божественный лесник!

     О ты, к кому спешат на первый зов
Сатиры с фавнами — в глуши дубров
Спугнуть в траве заснувшего зайчонка;
Иль скачут по уступам, чтоб ягненка
От хищника пернатого спасти;
Иль козопасов, сбившихся с пути,
На верную дорогу чудодейно
Направить; иль, у волн благоговейно
Ступая, для тебя насобирать
Затейливых ракушек, чтоб швырять
Ты мог бы их тайком в наяд пугливых;
Иль, состязаясь в играх прихотливых,
Друг в друга метко запускать орехом;
Мы заклинаем вездесущим эхом,
Живущим и в долине, и над кручей, —
Услышь нас, царь могучий!

     Ты, слушающий ножниц громкий стук,
Когда в закуте жмутся в тесный круг
Остриженные овцы; ты, столь часто
Трубящий в рог, когда кабан клыкастый
Приходит всходы нежные топтать;
Вовек не устающий овевать
Колосья, отводя от них напасти;
Послушные твоей чудесной власти,
Исходят ночью из земных пустот
Причудливые звуки, средь болот
И вересков безлюдных замирая;
Ты ужасаешь, двери отворяя
К неисчислимым тайнам... О великий
Дриопы сын! Услышь же наши клики!
К тебе мы обращаемся с мольбой,
Увенчаны листвой.

     Пребудь обителью, где полнят ум
Рои зовущих к горним высям дум,
Земли слежавшейся живым броженьем,
Магическим ее преображеньем;
Ты — морем отраженный небосклон,
В стихиях буйных сущий испокон,
Неведомый!.. Мы, пред тобой смиренно
Склоняя оробевшие колена,
Возносим свой ликующий пеан
И заклинаем, о великий Пан:
Услышь, услышь тебе хвалу поющих
В Ликейских кущах!.

(Перевод с английского Светланы Шик)

Леконт де Лиль

Леконт де Лиль Шарль (1818-1894), французский поэт. Глава поэтической группы «Парнас», заложивший начала ее эстетики в сборнике «Античные стихотворения». В сборнике «Варварские стихотворения» утверждал красоту природы, противопоставляя ее ничтожеству современных «варваров». «Трагические стихотворения», трагедия «Эринии».

Пан

Пан из Аркадии, с копытцами и лбом
двурогим, шумный бог, любимый пастухом,
дыханьем радует ствол флейты камышовой.
С зарей — лишь вдоль равнин прольется луч багровый —
бродяга, он глядит, смеясь, как пляшет хор
Нимф, попирающих густой травы ковер.
Мех рысий на спине; на голове кудлатой —
шафран, и гиацинт, и листья нежной мяты;
и звучным смехом лес дремотный будит он.
Рой босоногих Нимф летит со всех сторон
на зов его — и там, где мирно плещут воды,
вкруг Пана резвые сплетает хороводы.
В грот густолиственный, где зреет виноград,
по следу струй живых, что из лесу спешат,
под многошумный свод, под сень листвы дубовой,
бог укрывается от полдня огневого.
Он засыпает; лес хранит, насторожен,
от раскаленных стрел его спокойный сон.
Но только ночь сойдет в созвездиях бесстрастно
и складки мантии раскроет в тверди ясной —
Пан, страстью вновь горя, во мгле родных лесов
за девой крадется, бродящей меж кустов,
хватает на бегу и, радость бурно клича,
в сиянии луны несет свою добычу.

(Перевод с французского Игоря Поступальского)

Ян Каспрович

Каспрович Ян (1860-1926), польский поэт. Сын крестьянина, ценой огромного упорства и жертв получил образование. В молодости сблизился с социалистами, подвергался арестам. После 1905 пришел к религиозно-мистическому мировоззрению. Цикл сонетов «Из хаты» — реалистическая картина нищей польской деревни. Занимался литературной критикой, переводил, был профессором Львовского университета.

Косматый фавн бежит за ясною наядой
И жадно в плоть ее вонзает острый взор,
Ржет, фыркает, как зверь, взбежав на косогор.
Ни дебрь ему ничто, ни каменные гряды.

Она, смеясь, легко, то поглядит в упор
На космача, то прочь бежит от взгляда.
Взблеснет и гаснет рыжею отрадой,
И мечется волос искрящийся костер.

Вот фавн ее настиг. Рукою златомедной
Он деву на траву свалил. Горит она,
Как роза майская улыбкою победной.

И тайна вечная вершится неуклонно.
Свидетели тому лишь храм белоколонный
Да моря синего родная глубина.

(Перевод с польского Сергея Петрова)