Валерий Брюсов

Брюсов, Валерий Яковлевич (1873-1924), русский поэт, переводчик, прозаик, один из родоначальников символизма в русской литературе. Образы античной мифологии, литературы и истории занимают огромное место в его творчестве. Автор драмы «Протесилай умерший», исторических романов и новелл о Древнем Риме («У Мецената», «Алтарь Победы», «Юпитер поверженный», «Рея Сильвия»). Перевел поэму Вергилия «Энеида», стихи Сапфо, древнеримских лириков, драму Эмиля Верхарна «Елена Спартанская».

Жалоба героя

Нас не много осталось от грозного племени
Многомощных воителей, плывших под Трою,
И о славном, о страшном, о призрачном племени
Вспоминать в наши дни как-то странно герою.

Агамемнон погиб под ударом предательства,
Оилеев Аянт сгинул в грозной пучине,
Теламонид упал в грозный вихрь помешательства,
А Патрокл и Ахилл вечно спят на чужбине!

Где друзья моих дней? — Одиссей многомысленный
Благородно дряхлеет в ничтожной Ифаке,
Тевкр бежал и покинул народ свой бесчисленный,
Сын Тидея на западе скрылся во мраке.

И когда мы порой, волей Рока, встречаемся,
Мы, привыкшие к жизни средь малых, бесславных,
Как враги друг на друга, грозя, ополчаемся,
Чтобы потешить свой дух поединком двух равных!

Клитемнестра

Сестра — царит в надменной Трое,
Сестре — немолчный гимн времен,
И славный будет славен вдвое,
Когда он за сестру сражен.

Певцы, на царском шумном пире,
Лишь о Елене станут петь,
И в их стихах, и в громкой лире
Ей суждено навек блестеть.

Не обе ли мы дщери Леды?
И Зевс не также ль мой отец?
Мне — униженья, ей — победы?
Мне — в тернах, в розах — ей венец?

Не вся ль Эллада за Елену
Стоит? Ахейские суда
Крутят вдали морскую пену,
И наши пусты города!

Мое Атрид покинул ложе,
Привесил бранный меч к бедру,
Забыл покой, — и за кого же?
Не за меня, а за сестру!

И все же? Он не дочь ли нашу,
Как жертву, на алтарь принес?
И нет ее, и чем я скрашу
Обитель старости и слез?

Все — в дар забывшей честь и право,
Двумужнице! в стенах врагов
Смеющейся борьбе кровавой
И родине кующей ков!

А я — отверженна, забвенна,
Мне — прялка, вдовья участь — мне,
За то, что буду неизменно
Ждать мужа в яви и во сне!

Нет! если людям на презренье
Я без вины осуждена, —
Да совершатся преступленья!
Да будет подлинно вина!

Да будет жребий мой заслужен,
Неправый суд да будет прав!
Душе — венец позора нужен,
Взамен венца похвал и слав!

О, эвмениды! мне не страшен
Бичей, взнесенных вами, свист!
Спеши ко мне и скрой меж брашен
Клинок убийства, мой Эгист!

Иван Бунин

Бунин Иван Алексеевич (1870-1953), русский писатель, академик Петербургской АН. В 1920 эмигрировал. В лирике продолжал классические традиции. В рассказах и повестях показал оскудение дворянских усадеб («Антоновские яблоки»), жестокий лик деревни («Деревня», «Суходол»), забвение нравственных основ жизни («Господин из Сан-Франциско»). Резкое неприятие Октябрьской революции в дневниковой книге «Окаянные дни». Перевел «Песнь о Гайавате» Лонгфелло. Нобелевская премия (1933).

Конь Афины-Паллады

Запели жрецы, распахнулись врата — восхищенный
          Пал на колени народ:
Чудовищный конь, с расписной головой, золоченый,
          В солнечном блеске грядет.

Горе тебе, Илион! Многолюдный, могучий, великий,
          Горе тебе, Илион!
Ревом жрецов и народными кликами дикий
          Голос Кассандры — пророческий вопль — заглушен!

Аполлон Майков

Майков, Аполлон Николаевич (1821-1897), русский поэт. Творчество отмечено глубоким интересом к русской истории, гуманистическим традициям античного мира, поэтическому наследию славянских народов. Наиболее крупные произведения: поэмы и драмы в стихах «Две судьбы», «Машенька», «Приговор», «Странник», «Княжна», трагедия «Два мира», переложение «Слова о полку Игореве».

Сидели старцы Илиона
В кругу у городских ворот;
Уж длится града оборона
Десятый год, тяжелый год!
Они спасенья уж не ждали,
И только павших поминали,
И ту, которая была
Виною бед их, проклинали:
«Елена! ты с собой ввела
Смерть в наши домы! ты нам плена
Готовишь цепи!! ...»
         В этот миг
Подходит медленно Елена,
Потупя очи, к сонму их;
В ней детская сияла благость
И думы легкой чистота;
Самой была как будто в тягость
Ей роковая красота...
Ах, и сквозь облачко печали
Струится свет ее лучей...
Невольно, смолкнув, старцы встали
И расступились перед ней.

Николай Гумилев

Гумилев, Николай Степанович (1886-1921), русский поэт и переводчик. Испытал влияние символизма, лидер и теоретик акмеизма. Сборники стихотворений: «Романтические цветы», «Жемчуга» «Чужое небо», «Огненный столп», «Шатер»... Расстрелян как участник контрреволюционного заговора.

Воин Агамемнона

Смутную душу мою тяготит
Странный и страшный вопрос:
Можно ли жить, если умер Атрид,
Умер на ложе из роз?

Все, что нам снилось всегда и везде,
Наше желанье и страх,
Все отражалось, как в чистой воде,
В этих спокойных очах.

В мышцах жила несказанная мощь,
Нега — в изгибе колен,
Был он прекрасен, как облако, — вождь
Золотоносных Микен.

Что я? Обломок старинных обид,
Дротик, упавший в траву.
Умер водитель народов, Атрид, —
Я же, ничтожный, живу.

Манит прозрачность глубоких озер,
Смотрит с укором заря.
Тягостен, тягостен этот позор —
Жить, потерявши царя!

Михаил Михайлов

Михайлов, Михаил Ларионович (1829-1865), русский поэт, переводчик, прозаик и публицист. Революционный демократ; в 1861 году составил прокламацию «К молодому поколению»; осужден на 6 лет каторги. Ему принадлежат переводы «Скованного Прометея» Эсхила, древнегреческих лириков, циклы переводов из Гете, Шиллера, Гейне, Беранже.

Троя

Снится мне твой берег дальний,
Древний, славный Илион!
Вижу я твой дол печальный,
Слышу моря вещий стон.
Вьется в прахе повилика
По руинам гробовым —
И не слышно битвы клика…
Все объято сном немым.
Не шумят уже ветрила
У пологих берегов,
И безмолвен, как могила,
Спит Скамандр среди лугов.
Лишь один бюежит с роптаньем
Шумноводный Симоис,
И с глухим его журчаньем
Плески волн морских слились.
Зеленеет холм священный,
С другом где Ахилл зарыт;
А вдали, как отчужденный,
Гектор спит под грудой плит.
Над грядой холмов печальных
Плющ и терны разрослись,
И под кровом погребальным
Все герои улеглись.
Увенчанная грозою,
Ида мрачная стоит,
И, как серою чалмою,
Гаргар тучами повит.
Не идут переговоры
На вершинах их крутых,
И богов не слышны споры
О боях сынов земных.
Над пустынными брегами
Веют сон и тишина,
И одна, слиясь с волнами,
Песня древности слышна.

Александр Кушнер

Кушнер Александр Семенович (родился в 1936), русский поэт. Лирико-философские сборники «Ночной дозор», «Прямая речь», «Голос», «Канва», «Таврический сад», «Живая изгородь», отмеченные историко-культурной ассоциативностью, воссоздают духовный и культурный мир современного интеллигента; стремление постичь вневременное в обыденной жизни.

Я думаю, когда Гомер писал
Прощание героя с Андромахой,
Не старцем был он, — плакал и пылал
И слезы утирал, смутясь, рубахой,
Заглядывая в пасть тоски, — оскал
Ее сквозит за лирой-черепахой!

И славил он спасительную тьму,
На эллинов наброшенную свыше...
Лет двадцать пять, я думаю, ему,
От силы тридцать было...

Рассмотри же
Ахиллов щит, всю эту кутерьму
На нем, дворцы, и пастбища, и крыши...

Не он слепец, а ты — в сравненье с ним!
Очки сними и брось их в пыльный угол.

Он видел все, он слишком молодым
Был в этом мире нимф и старых пугал,
Которым ветхий миф необходим,
И сонный стих, чтоб нежил их, баюкал, —
А он отверг весь этот жирный грим,
И сам любил, и жарко был любим,
И презирал ученых, пыльных кукол.

Лопе де Вега

Вега Карпью Лопе Феликс де (1562-1635), испанский драматург. Крупный представитель Возрождения. Автор свыше 2000 пьес, романов, стихов, в том числе — историческая драма «Великий герцог Московский», социальные драмы «Кровь невинных» и «Звезда Севильи», комедии «Собака на сене», «Учитель танцев».

Пылает Троя, облаками дыма
Пожарища уходят к небосклону,
Но плач и пламя радуют Юнону —
Месть женщины — увы! — ненасытима.

И в храмах нет спасения, и мимо
Бежит народ, и стены внемлют стону,
И Ксант по растревоженному лону
Кровавый прах уносит нелюдимо.

Растет пожар, и, вглядываясь зорче,
Мы различим, как, зверствуя бесчинно,
Войска ахейцев множат разрушенья.

Пока Парис исходит в смертной корче,
Великих бед прекрасная причина
В объятьях грека ищет утешенья.

(Перевод с испанского Натальи Ванханен)

***

Между колонн, оставшихся доныне
На пепелище, выжженном пожаром,
Где славный город, уступив ударам,
Застыл примером попранной гордыни;
Среди руин, где сделались святыни
Норой звериной, логовищем старым,
В золе забвенья, где теперь недаром
Минувшей славы не найти в помине;

У стен, что были доблестью одеты,
А ныне лишь в плюще да повилике,
В развалинах без смысла и без строя,

Ищу былого милые приметы
И вопрошаю камень многоликий —
И слышу голос: «Здесь стояла Троя!».

(Перевод с испанского Натальи Ванханен)

Константинос Кавафис

Кавафис, Константинос (1863-1933), греческий поэт. Родился и жил в Александрии. Происходил из разорившейся знатной семьи, был служащим. От своих ранних романтических стихов Кавафис отрекся. Наиболее характерны — стихотворения, в которых описание «древних дней» высвечивает через вечные ситуации волнующую поэта современность. Нравственный идеал поэта — Фермопилы, которые нужно защищать несмотря ни на что, даже тогда, когда победа зла неминуема.

Троя

Вот усилия наши, усилия обреченных.
Мы в усилиях наших подобны защитникам Трои.
Порой удача улыбнется, чуть удача
нам улыбнется, сразу к нам нисходят
и дерзость, и великие надежды.

Но вечно что-то останавливает нас.
Ахилл во рву является пред нами
и громовыми криками на нас наводит ужас.

Мы в усилиях наших подобны защитникам Трои.
Надеемся, что решимостью и отвагой
мы рока злые козни отвратим
и за стеной продолжим нашу битву.

Когда же срок великий наступает,
решимость и отвага оставляют нас;
волнуется душа в нас, ослабев;
мы вкруг троянских стен бежим, спасаясь,
и бегство — все, что остается нам.

Все же паденье для нас неизбежно. На стенах
уже начинается плач погребальный.
То плачет печаль, плачут наши воспоминанья;
и громко рыдают о нас Приам и Гекуба.

(Перевод с новогреческого А. Величанского)

Кони Ахилла

Увидав мертвым славного Патрокла —
он был так молод, храбр и полон силы, —
заплакали и кони грозного Ахилла;
бессмертные, они негодовали
перед деяньем смерти, и в своей печали
копытом били землю, головой качали,
великолепной гривой потрясали
над бездыханным, чья душа умолкла
и дух угас. Несчастного Патрокла
уже коснулся тлен. Всего лишен,
он вновь в великое Ничто от жизни отрешен.
И Зевс увидел, как они огорчены.
«Возможно, что тогда, на свадьбе у Пелея,
я поступил бездумно; не жалея,
я отдал вас на землю, бедные мои.
Что делать вам, бессмертным, средь сынов земли,
игрушек жалких в вечной воле рока?
Для вас нет смерти бедственного срока,
но в беды преходящие и вы вовлечены
людьми и муки их напрасно разделять должны».
Однако над бедою неизбывной смерти
льют слезы благородства кони эти.

(Перевод с новогреческого С. Ильинской)

Измена

Многое одобряя у Гомера, мы, однако, не одобрим... и того места Эсхила, где Фетида говорит, что Аполлон пел на ее свадьбе, суля ей счастье в детях:

          «Болезни их минуют, долог будет век —
          Твоя судьба, сказал он, дорога богам.
          Такою песнью он меня приветствовал,
          Надеялася я, что ложь чужда устам
          Божественным и Феба прорицаньям.
          Так пел он . . . . . . . . . . . . .
          . . . . . . . и сам же он убийцей стал
          Мне сына моего».

         Платон «Государство», книга вторая

Когда Фетиду выдавали за Пелея,
на свадебном пиру, в разгар веселья,
поднялся Аполлон и новобрачным
предрек рожденье сына, славного героя.
Недуги будут перед ним бессильны
до самой смерти в старости глубокой, — молвил бог.
Фетида ликовала, слыша эти речи.
Слова искусного в знаменьях Аполлона
казались ей порукою надежной
за будущего сына. И потом, когда Ахилл мужал
и вся Фессалия красой его гордилась,
Фетида помнила то предсказанье.
Но вот однажды старцы к ней пришли
с известием, что пал Ахилл под Троей.
Пурпурные одежды на себе
рвала Фетида и бросала наземь
браслеты с кольцами, но вдруг, припомнив
пророчество, она спросила старцев:
где быть изволил мудрый Аполлон,
поэт велеречивый в час застолья,
где пропадал он, о пророчестве забыв,
когда ее Ахилла в цвете лет убили?
И старцы молвили в ответ, что Аполлон
на поле боя к Трое сам явился
и заодно с троянцами убил Ахилла.

(Перевод с новогреческого С. Ильинской)

Ночная поездка Приама

Жестоким горем Илион объят.
                        Скорбят
троянцы; вся страна рыдает горько ныне
о славном Гекторе, Приама храбром сыне.

Сливаются стенанья в скорбный вой.
                        Живой
души сегодня не найдется в Трое,
не плачущей о Гекторе герое.

В унынье град великого царя.
                        Все зря,
от плача скорбного не будет прока:
не умолить бесчувственного рока.

Один не плачет, молчалив и прям,
                        Приам:
выносит из сокровищницы злато,
ковры, плащи, расшитые богато;

котлы, треножники и вазы в ряд
                        стоят,
одежды ворох блещет и лоснится, —
все складывает царь на колесницу.

Все сложит он к ногам врагов своих,
                        у них
труп сына выкупит многострадальный,
чтобы обряд исполнить погребальный.

Безмолвная сошла на землю ночь.
                        И прочь
поехал царь. Не сетует, не стонет,
а только гонит колесницу, гонит.

Пуста дорога ночью. Ни души
                        в тиши,
лишь ветер воет горестно крылатый
да ворон каркает, беды глашатай.

Порой собака лает где-нибудь,
                        и путь
перебегает заяц быстроногий.
А кони мчатся, мчатся по дороге.

Равнина спит; снует толпа теней
                        по ней;
дивятся потревоженные тени:
зачем ночной порой в таком смятенье

свой путь к судам ахейцев Дарданид
                        стремит?
Не слышит их Приам и слова не проронит,
в безмолвной темноте коней все гонит, гонит.

(Перевод с новогреческого Е. Смагиной )

Жозе Мариа де Эредиа

Эредиа Жозе Мария де (1842-1905), французский поэт. Участник группы «Парнас». Книга сонетов «Трофеи» отмечена живописностью и пластичностью образов.

Смерть Агамемнона

На ложе бронзовом, далек от всех забот,
Спит Агамемнон. Вкруг цари, друзья, герои —
Все снится вновь ему. Порой лишь образ Трои
Морщиною по лбу спокойному пройдет.

Он спит, но для него заря не рассветет.
Измена, радуясь, вошла в его покои,
И Клитемнестра знак любовнику дает,
Чтоб он оставил страх и кончил дело злое.

Он бледен, он дрожит и чует: не к добру!
Но к жертве царственной, к пурпурному одру
Безвольно близится, объятьем хищным пьяный.

Она торопит смерть... Эгисф крадется вслед...
Удар, еще удар! И точно кровь, багряный
От факела на них упал — и меркнет свет.

(Перевод с французского Вильгельма Левика)

Юхан Вельхавен

Вельхавен Юхан Себастьян (1807-1873), норвежский поэт. Сын священника, получил богословское образование, был профессором философии в Христиании. В сборнике сатирических сонетов «Рассвет над Норвегией» критиковал состояние духовной жизни своей страны. Лирика Вельхавена, собранная в книгах «Стихи» и «Сборник стихов» посвящена изображению норвежской природы и душевной жизни человека.

Протесилай

В Троянских битвах не было героя,
Кого б судьба судила так сурово:
Он первым пал у стен враждебной Трои
И оправдал оракулово слово.

Ахейцы в Дельфах, прорицанью внемля,
Познали уготованный им жребий:
«Кто первым ступит на чужую землю,
Тот первым также скроется в Эребе».

«Протесилай!» — воскликнули все хором —
Ужасный жребий пал на это имя.
А он стоял на штевне с гордым взором
И не прощался с рощами родными.

Он гибели в глаза посмотрит прямо.
Возврата нет в Темпес, уже далекий,
Где, в битву уходя, под сенью храма
Он слушал Лаодамии упреки.

И вот пристал корабль Протесилая
На берег тот, где ждали битв дарданы,
Его друзья робели, не желая,
В бой с Гектором вступив, упасть от раны.

Но он удар, назначенный судьбою,
Без гнева принял, не сопротивляясь:
Он на берег ступил, готовый к бою,
И рухнул наземь, кровью обливаясь.

Ему позднее почести воздали:
В день празднества спешит толпа людская
Почтить героев, что под Троей пали,
И гимны слышит в честь Протесилая.

И к нам доходит из Дельфийской щели
Богов неоспоримое решенье:
Кто вышел первым, не достигнет цели,
Его удел — борьба и смерть в сраженье.

(Перевод с норвежского А. Шараповой)

Протесилай — один из женихов Елены Прекрасной, принявший участие в Троянской войне. За несколько дней до похода он женился на Лаодамии и оставил ее дома. Несмотря на предсказание, что первый ахеец, высадившийся на берег Троады, сразу погибнет, Протесилай первым ступил с корабля на землю и был убит Гектором.)

Леконт де Лиль

Леконт де Лиль Шарль (1818-1894), французский поэт. Глава поэтической группы «Парнас», заложивший начала ее эстетики в сборнике «Античные стихотворения». В сборнике «Варварские стихотворения» утверждал красоту первобытной природы, противопоставляя ее ничтожеству современных «варваров». Сборник «Трагические стихотворения», трагедия «Эринии».

Гомеровский бой

Как устремляется, гудя, на бычью тушу
Остервенелых мух неисчислимый рой,
Накатываются ревущею волной
С судов косматые воители на сушу.

Вслед колесницы мчат, ряды дробя и руша
Так, что не разобрать, где мертвый, где живой.
Повсюду храп коней и грохот громовой,
Который леденит наихрабрейшим душу.

Горгона, чье чело — клубок шипящих змей,
Исходит лаем все свирепей и сильней,
Зубами скрежеща и над равниной рея.

Зевс яростно встает в собрании богов,
И героический их сонм из облаков
Ниспровергается туда, где сеча злее.

(Перевод с французского Юрия Корнеева)

Алена

ТРОЯ

В стародавние года,
Точно не скажу, когда,
Во спартанском королевстве
Приключилася беда.
Менелай, спартанский царь,
Враждовал с Приамом встарь,
Разбазаривши без толку
Весь военный инвентарь.
Царь Приам, не будь дурак,
Утомясь от этих драк,
Долго в Трое думу думал
И в итоге сделал так:
Чтоб казну не истощать
И на фронте не торчать,
Сыновей отправил в Спарту
Перемирье заключать.
Тут-то младшенький, Парис,
Стройный, будто кипарис,
И забацал Менелаю
Офигительный сюрприз.
Не успел народ честной
Пропустить и по одной,
А Парис уже в постели
С государевой женой!
Менелаева жена,
Даром что собой видна,
В государственных масштабах
Не рубила ни хрена.
Я, сказала, вас люблю,
От любви не ем — не сплю,
Если суждено расстаться —
С крыши прыгну, зуб даю!
Словом, чуть взошла заря,
Поднял младший якоря,
Увозя в числе трофеев
И супружницу царя…

***

Менелай, глаза продрав
И рассолом хмель прогнав,
Полдворца разнес по кочкам,
Об изменщице узнав.
Войску сбор велел трубить,
Трою-город осадить
И охальника Париса
Привселюдно оскопить.
Но, прикинув по уму,
Что не сдюжить одному,
Обратился за советом
К побратиму своему.
Агамемнон, царский брат,
Бородат и хамоват,
Был по должности правитель,
А по жизни — редкий гад.
Кровожаден был — хана!
Что ни повод, то война.
Тут ему и пригодилась
Менелаева жена.
Он уже не первый раз,
Положив на Трою глаз,
Звал на бой царя Приама,
Но ответом был отказ.
Царь сражаться не любил,
Из-за стен не выходил —
Знай поплевывал с балкона
Или кукиши крутил.
«Я, — хихикал, — не ропщу,
я мотивы знать хочу.
А нагрянешь без мотиву —
Живо в НАТО настучу».
Но теперь-то повод есть,
Да какой — святая месть
За хищение супруги
И поруганную честь!
Хлопнув братца по спине,
Молвил старший: «Быть войне!
Отомстить за оскорбленье
Полагается и мне.
Соберем большую рать
И поедем воевать.
Видит Зевс, царю Приаму
В этот раз несдобровать!»

***

Напустив ведро слюны
В предвкушении войны,
Погрузились на триремы
Вольной Греции сыны.
Зарумянился восход,
Вспенил воды мощный флот
И отчалил к Илиону,
В миротворческий поход.
Среди прочих в войске был
Статный юноша Ахилл,
Что, считай, на все разборки
С Агамемноном ходил.
Чуть какие нелады,
Царь Ахиллу: «Подь сюды!
Ликвидируй беспорядок
И виновным дай… звезды.
А уладишь дело в срок,
я ужо тебе, сынок,
хошь — медальку дам на шею,
хошь — пришпилю орденок.»
На медали наш Ахилл
Чрезвычайно падок был,
Хоть высокое начальство
Всей душою не любил.
Как на Трою царь полез,
Попытался Ахиллес
Откосить от службы дома:
Мол, замучил энурез.
Царь, узнав такой ответ,
экстренный созвал совет:
Всякий знает, без Ахилла
На победу шансов нет.
Стали думать да гадать,
Как Ахилла уломать,
И решили Одиссея
На задание послать.
Тот среди отвесных скал
Ахиллеса разыскал,
Обещал златые горы,
Но успеха не снискал.
«У меня, — вопил Ахилл, —
не начальник, а дебил!
На евонные награды
Я давно уже забил!
Чай, и так, врагам на страх,
Все доспехи в орденах,
Звезды даже на исподнем
и медали на штанах!»
На горячий возглас сей
Отвечает Одиссей:
«Ты и верно по медалям
впереди планеты всей.
Но троянская война
Войнам прочим неравна:
За нее куда покруче
Обещают ордена,
А еще, коль царь не врет,
Кучу самых разных льгот,
Особливо тем, кто в битве
Героически помрет.
Вижу я, что ты, Пелид,
ни фига не инвалид —
пятки целы, в бок не колет,
селезенка не болит.
Сделал морду кирпичом,
Типа, ты тут ни при чем, —
Но запомни, что бессмертье
Добывается мечом!»
Тут охотник до наград
И Патрокл, евонный брат,
Вдохновившись перспективой,
Понеслись в военкомат…

***

В недрах царского дворца
С кислой мордою лица
Слушал Гектор, сын Приамов,
Рассуждения отца.
Царь, Елену разглядев,
Враз сменил на милость гнев
И велел из турпоездок
Привозить побольше дев:
Мол, войны не избежать,
А влюбленным грех мешать,
Да и как потом прикажешь
Генофонды улучшать?
«- Я и сам, — вздыхал Приам, —
не дурак по части дам,
но теперь такое хобби
мне уже не по годам.
Мне придворный эскулап
Запретил глядеть на баб —
Утверждает, образина,
Будто я здоровьем слаб!
Брисеида, по всему,
Повредилася в уму,
Потому как метит в жены
К Аполлону самому.
А твоя, сынок, жена,
Хоть, бесспорно, и умна,
Но снаружи пострашнее,
чем Гражданская война.
Даже собственный народ
Оскорбляет царский род:
Говорят, у нас в семействе
Кто не дурень, тот урод!
Чтоб насмешки прекратить
И величье возродить,
Нужно нашего Париску
Со спартанкой окрутить.
А когда с войною вдруг
Ейный явится супруг,
Будем драться — нас, троянцев,
Хрен возьмете на испуг!»

***

Выслушав папашин бред,
Сплюнул Гектор на паркет
И велел созвать начальство
На военный на совет.
Заседали дотемна
И наутро, с бодуна,
Порешили, что ахейцам
Обязательно хана.
Самый Главный Генерал
Бороду в кулак забрал:
«Я, — сказал, — на оккупантов,
миль пардон, с пробором клал!
Штурмом Трою не возьмешь,
А в осаде, хошь не хошь,
Больше года не протянешь —
Больно климат нехорош!»
Прочий генералитет
Отвечал: «Базару нет!»
И со вздохом облегченья
Мордой грянулся в паштет.
Между тем, ахейский флот
Плыл куда Зевес пошлет:
Иногда желанным курсом,
Иногда наоборот,
Но закончился вояж,
И ступил на мирный пляж
Оглоушенный штормами
Ахиллесов экипаж.
Видят — гордый Илион
Погружен в глубокий сон:
На царевом на балконе
Сплошь гирлянды из кальсон,
Спят миряне и жрецы,
Спят в кадушках огурцы,
Дремлют лучники на вышках
И в конюшнях жеребцы,
И на точке огневой,
Где рубеж передовой,
Дрыхнет бдительная стража,
Охраняя их покой.
Быстроногий Ахиллес
С копьецом наперевес
По наводке режиссера
Тут же на врага полез,
Потому как весь бюджет,
Чтоб прикрыть хромой сюжет,
Был потрачен на войнушки
И частично на фуршет…

* * *

В полосе береговой
Меж ахилловой братвой
И троянским караулом
Завязался жаркий бой,
Но, пока донесся мат
до Приамовых палат,
Греки доблестных троянцев
Покрошили на салат.
Отдышались мал-мала,
И разведка донесла:
«На холме стоит скульптура
В чем мамаша родила!
А за ней — помпезный храм
Для троянских знатных дам:
Фитнесс, шейпинг, лифтинг, пилинг
И тому подобный хлам.
Девки, видимо, внутри —
Слышь, как воют, упыри!
Ты, Пелеич, если хочешь,
Сам сходи да посмотри».
Отряхнув с доспехов сор,
Подновил Ахилл пробор
И оправился к троянкам
На сурьезный разговор.
«Бабы, слышь! хорош дурить.
Дело буду говорить.
Хватит, бабы, морды мазать —
Выходи траншеи рыть!
Кроме мерянья обнов,
В мире много есть делов.
Объявляю фицияльно
Равноправие полов!
А развратный монумент
Изничтожить сей момент.
Эх, товарищ Церетели,
А еще интеллигент!»…
Чуть исполнили приказ —
Услыхали трубный глас:
«Ты почто скульптуры портишь,
растакой ты… Леголас?
Али встал не с той ноги?
Аль натерли сапоги?
Али в плаванье недавнем
Ветром выдуло мозги?»
Это Гектор, кликнув рать,
Расчехлился воевать
И пришлепал оккупантам
По мордасам надавать.
«Знал бы ты, куда полез, —
ухмыльнулся Ахиллес. —
Хоронить тебя прикажешь
с отпеваньем или без?
Ты откель такой шальной?
Пьяный, может, аль больной?
Я с такими не воюю —
Топай, паря, стороной».
Как спустя немало лет
Написал один аэд,
откровеннее облома
в мире не было и нет.
Гектор, зол как сто чертей,
цыкнул на своих людей
И погнал галопом в Трою,
Не жалея лошадей.
А Пелид, забравши баб
И спаливши бабий клаб,
потихоньку двинул в лагерь
с донесеньем в главный штаб.

* * *

В шелковом штабном шатре,
На высоком на бугре
Восседает Агамемнон
С черной думой на челе.
Дожидается гонца
От Ахилла-подлеца —
Может, взял негодник Трою
За каких-то полчаса?
Через несколько минут
Слышит вопли там и тут:
Это встретили Ахилла
И гонца к царю ведут.
Царь гонцу под нос кулак:
«Ты почто молчишь, вахлак?
Докладай по полной форме:
Взяли Трою или как?»
«Ох, надежа, не гневись:
и до стен не добрались,
но зато поймали бабу —
прямо скажем, зашибись!
Пэрсик девка! Профиль, фас —
Век не отводил бы глаз.
Невозможно не влюбиться,
Если ты не…э-э…водолаз.
Токмо энтот ваш Пелид
Бабу трогать не велит,
Чтоб никто достойной леди
Не поганил внешний вид».
Царь от этих от словес
Чуть на стену не залез:
До того ему, бедняге,
Опротивел Ахиллес:
«Ну, мерзавец! Ну, злодей!
До каких дошел идей —
От родного командира
Прятать по шатрам ледей!
Диверсанты, ё-мое!
Не вояки, а ворье!
Завели дурную моду —
В плен захватывать бабьё.
Как с такими воевать?
Меры надо принимать:
На губу послать Ахилла,
А трофей конфисковать!»

* * *

Между делом, наш Ахилл
Подбородок поскоблил,
Сбрызнул «Шипром» шевелюру
И к девице подвалил.
Брать решил на абордаж:
«Боже ж мой! Какой типаж!
Это бланш у вас под глазом
Или просто макияж?»
Как ни бился — все зазря:
Между нами говоря,
Дева эта — Брисеида,
Дочь троянского царя —
Хоть и видная с лица,
но с приветом слегонца,
почему и усвистала
накануне из дворца:
ей ли мыкаться в дому
при таком-то при уму?
Царь Приам и рад бы, право,
Сбагрить дочку хоть кому,
Да она во цвете лет,
В довершенье прочих бед,
Добровольно соблюдала
Целомудрия обет.
Мнилось ей, что мужики
Сплошь козлы и дураки.
Но, едва Ахилл собрался
Вправить барышне мозги,
Как просунулся в шатер
Мирмидонский волонтер:
«Слышь, Пелеич! Агамемнон
вызывает на ковер».
Царь, Ахилла увидав,
вмиг явил тяжелый нрав:
«Сколько ж можно, ёлкин корень,
игнорировать Минздрав?
Ты почто, едрен батон,
В лагере завел притон?
Ишь, вояка! Чуть на берег —
Сразу к бабе под хитон!
Мало мне с тобой хлопот!
Чай, забыл, как в прошлый год
От одной такой мамзели
Заразился целый взвод?
Сколько дурня ни учи —
Все равно потом лечи.
Завтра утром в лазарете
Сдашь анализы мочи.
А опасную мадам
Я троянцам сам отдам:
Пусть разносит подлый вирус,
Но по вражеским рядам».

Оскорбленный Ахиллес
За словцом в карман не лез,
и словечки эти были
сплошь на буквы «ха» и «эс».
От евонных от рулад
Покраснел бы и стройбат,
Но суровый Агамемнон
Только крякал невпопад.
Как писал еще Гомер
(наш рассказ тому пример),
сколько ты ни спорь с начальством,
все равно получишь фиг.
Так что вскорости Ахилл
Вовсе выбился из сил,
Пригрозил уйти в отставку
И бесславно отвалил.
Царь не шибко горевал —
Дескать, не таких бивал
И на курсах командирских
Не напрасно куковал!
Он, планируя блицкриг,
Начитался разных книг,
И в мозгах его премудрых
План тактический возник —
Крепко войско напоить,
Под ворота подвалить
И психической атакой
Строй троянский подавить.
Эта фишка в шесть утра
Проканает на ура.
А строптивого Пелида
Гнать взашей давно пора.
Поживет немного гад
без надбавок, на оклад —
И недели не протянет,
Сам притащится назад!

…Занимается рассвет.
В Трое кончился совет.
Под столом храпят вповалку
Главначпрод и замполпред,
А Париске старший брат,
Еле сдерживая мат,
Подбирает в оружейной
Детские размеры лат.
«Сгинь! — Париска верещит. —
У меня чердак трещит!
И почто денщик, зараза,
Мне припер копье и щит?»
«Дак ведь вы вчера, вашбродь,
как давай фигню пороть:
Мол, хотите Менелая
На дуэли побороть.
В том, что началась война,
Только ваша, мол, вина.
Нам чего? Хозяин — барин,
Наше дело сторона.
Царь, слезу смахнув рукой,
Вам клинок оставил свой
(я его в углу припрятал —
спионерят, не впервой!).
Но хочу предупредить:
Менелая победить —
Это вам, Парис Приамыч,
Не слонам хвосты крутить.
Он спартанец — это раз,
Во-вторых, прошел спецназ,
Получил разряд по боксу
И стреляет белке в глаз.
А у вас во цвете лет
От бесчисленных диет
Дистрофия в чистом виде —
Не вояка, а шкелет!»

От вестей таких Парис
Окончательно раскис:
Сопли до земли развесил
И в прострации завис.
Старший братец, между тем,
На него напялил шлем
И велел себе на жопу
Не изыскивать проблем.
Мол, не бойся, не глупи,
В нос получишь — не вопи,
Если случай подвернется —
Ниже пояса лупи.
«Мне, — Париска говорит, —
Кришна драться не велит
плюс доспехи маловаты —
сзади видно целлюлит!»
Не успел захлопнуть рот,
Слышит — сбор труба поет.
С громким скрипом распахнулись
Створки городских ворот,
А за ними — мать честна! —
Греков высится стена.
Очень много энтих греков,
Прямо скажем, до хрена.
Агамемнон впереди,
С орденами на груди,
А за ним компактной группой
Все ахейские вожди.
Среди гнусных этих рож
Менелай, спартанский вождь,
выделялся тем, что в профиль
На гориллу был похож.
Хоть не искушен в речах,
Да зато широк в плечах,
И Парис, его увидев,
Окончательно зачах.
Ан схватился, брат, за гуж —
Дак не сетуй, что не дюж.
И, крестясь, шепнул Париска:
«Вы, пардон, Еленин муж?
Есть серьезный разговор:
Не хотите ли, сеньор
Персональною дуэлью
Разрешить кровавый спор?»
Оценив такой расклад,
Был спартанец очень рад
И, не мудрствуя лукаво,
Дал царевичу под зад.
Тем и завершился бой:
Под Парискин громкий вой
Гектор встретил Менелая
Вострой шашкою кривой.
Хладный труп на землю пал,
Люд ахейский возроптал,
А Париска на карачках
С поля брани умотал.
Правда — не таю греха —
От спартанского пинка
Сбрендил малость — дернул дуром
Прямо в логово врага.
Тут бы парню и капут
(ведь затопчут в пять минут!),
да, на счастье, братец Гектор
был, сердешный, тут как тут —
что к чему, в момент смекнул,
Пыль с Париски отряхнул
И, назвав обидным словом,
Мордой к Трое развернул:
Дескать, отползай, урод,
Под прикрытие ворот.
Тут сейчас такое будет —
Мало кто живым уйдет!
Чуть захлопнулись врата,
Как ахейская орда
Навалилась на троянцев,
Атакуя кто куда.
Средь ахеян был один
Живописный господин,
По свидетельству аэдов,
Редкой силушки кретин.
Всяки пакости крича,
Он вражин крушил сплеча
Молоточком для крокету
(за отсутствием меча).
Бражки жбан опорожнил —
И такой разгром чинил,
Что описывать потери
Не хватило бы чернил
(С той поры пошла молва,
Что Аяксов было два).
От руки его и Гектор
Не погиб едва-едва.
К счастью, Петерсен-герой
Был за Гектора горой —
Полным греческим разгромом
Кончился кровавый бой.
Агамемнон, зол как бес,
врачевал настойкой стресс
И не видел, как, довольный,
В стан пришлепал Ахиллес.
Сей безрадостный финал
Он с пригорка наблюдал,
Комментируя похабно
Агамемнонов провал:
Мол, понюхали войны,
Тыловые грызуны?
Всякий мнит себя стратегом,
Видя бой со стороны!
А троянца воевать —
Это вам, япона мать,
Не чужих трофейных девок
По палаткам воровать!
Сводки наскоро собрав
И потери подсчитав,
Взялся Одиссей за дело:
«Агамемнон! Ты неправ!
Хочешь дальше воевать —
Бабу надо отдавать.
Мало, что ли, баб на свете,
Чтоб победой рисковать?
Без Ахилла, сам пойми,
Все поляжем здесь костьми.
Мы ж воюем не за бабу,
А за землю, черт возьми!
А не хочется земли —
Собирайся и вали.
Чай, покуда нам троянцы
Не спалили корабли».
Агамемнон с пьяных глаз
Живо накропал приказ,
Чтоб Пелиду Брисеиду
Возвернули сей же час.
Чуть гонец приказ принес,
Ахиллес рванул в обоз,
И, узрев его, девица
Не сдержала сладких слез.
К ней за эти пару дней
Столько клеилось парней
Кривоногих да беззубых
Да с оравою детей,
Что в сравненьи с ними ОН
Был и вправду Аполлон
(режиссер в постельной сцене
показал со всех сторон).

...Чуть на лагерь пала ночь
И троянцы смылись прочь,
Ахиллес за полминуты
окрутил цареву дочь,
И к полудню, подустав,
Но довольный, как удав,
На плацу перед столовой
Личный выстроил состав.
Мол, товарищи бойцы,
Вы, конечно, молодцы,
Но кому из вас охота
За царя отдать концы?
Агамемнон, старый черт,
Знай ведет потерям счет,
А в премудрости военной
Ни бельмеса не сечет!
Если прочие цари —
Просто скверные хмыри,
Этот — форменная гнида,
Что снаружи, что внутри!
Чем горбатиться зазря
на такого упыря,
лучше, братцы, с поля брани
ноги сделать втихаря.
В общем, завтра — усекли? —
Все грузись на корабли,
Чтоб примерно в это время
Мы уже домой гребли!
Войско, выслушав приказ,
Сорвалось от счастья в пляс,
лишь у братца, у Патрокла,
слезы хлынули из глаз.
«Я, — захныкал, — всю войну
тут кукую как в плену!
То по лагерю дежурю,
То на кухне спину гну!
Нафига меня Борей
Гнал за тридевять морей —
Чтобы я на фронте резал
Исключительно курей?»
Сдвинул брови старший брат:
«Это что за детский сад?
Объясняю популярно:
Завтра двигаем назад.
Все, салага, не гунди.
Навоюешься, поди.
Межэтнических конфликтов
В наше время пруд пруди…»

* * *

В стольной Трое стар и млад
Громко чествовал солдат,
Что не дрогнули в сраженье
И надрали грекам зад.
Царь по случаю побед
Во дворце давал банкет,
Где блистал до поздней ночи
Весь троянский высший свет.
Лишь Париска, сам не свой,
От пинка едва живой,
Затворясь в апартаментах,
Проклинал злосчастный бой,
а Елена в две руки,
Изнывая от тоски,
На Парискиных филеях
Врачевала синяки.
Для троянского царя
Тоже день прошел не зря:
Непутевого сынишку
Виртуозно костеря,
Утвердил Приам седой
План эффектный и простой:
Сжечь к собакам вражий лагерь,
подпаливши сухостой.
Гектор, правда, возроптал,
Мол, народ уже устал,
А ночной режим работы
Всех порядочно достал,
Но верховный царский жрец,
Преньям положив конец,
Напророчил оккупантам
Сокрушительный трындец:
«Режиссер намедни мне
похвалялся, что в кине
тыщ пятнадцать идиётов
под конец сгорят в огне.
Так что, Геша, не ворчи,
Не скандаль и не ропщи,
Лучше хворосту какого
По пустыне поищи…»
От звезды и до звезды
Стригли воины кусты,
(а кусты в Нечерноземье,
Прямо скажем, негусты),
Но терпение и труд
Все на свете перетрут,
Если сроки поджимают,
а начальник очень крут.
Оккупанты, дураки,
Мирно дрыхли как сурки,
Посчитав, что темной ночью
Драться будет не с руки,
Потому царев проект
Возымел большой эффект
И считался бы успешным,
Кабы не один дефект.
Дело, вкратце, было так:
В лагере царил бардак,
Но ахейцы оборону
Удержали кое-как.
Вот тогда-то Гектор-свет,
Взгромоздившись на барбет,
Разглядел сквозь дым и пламя
Блеск знакомых эполет.
Сердце ёкнуло в груди:
«Ну, вражина, погоди!
Огребешь по полной форме,
Это к бабке не ходи!»
В три стремительных рывка
Протолкался сквозь войска
И приблизился к Пелиду
На дистанцию плевка.
«Наше вашим гутен таг!
Драться будем или как?» —
и, наглядности заради,
показал врагу кулак.
Тот, полемики не для,
С громким воплем «Будем, типа!»
Меч воздел над головою —
Но воздел, к несчастью, зря…
Гектор, хоть и пацифист,
Был разрядник-дзюдоист
И врага отпацифиздил
Как большой специалист —
С чувством, с толком, не спеша,
Чтоб натешилась душа.
Лишь когда Пелид избитый
Рухнул наземь не дыша,
Рукавом отер чело.
В это время, как назло,
К месту схватки рукопашной
Одиссея принесло.
Тот прохожих допросил
И в момент сообразил,
Что какой-то самозванец
Под Ахилла закосил.
Сдернув с тела шлемофон,
«Мать честная!» — охнул он. —
Лучше вам, милейший Гектор,
Эмигрировать в Габон.
Паспорт, визу и билет
Выправим, базару нет,
А за твердую валюту
Отвезем хоть в Новый Свет.
А иначе, зуб даю,
Быть вам завтрева в раю, —
Вы ж Ахиллова брателлу
Укокошили в бою!
Гектор, челюстью стуча,
Стиснул рукоять меча:
«Ну, подумаешь, прихлопнул…
Не заметил сгоряча…
Он, вообще-то, сам полез!
Сбоку — чисто Ахиллес!
Я ж его не видел топлесс
(или правильно — топлЕсс?)!»
Но коварный Лаэртид,
равнодушный сделав вид,
объяснил, что завтра кто-то
всю семью осиротит...

А Пелид спросонок зрит,
Как ахейский стан горит,
И его соображалка
Очень жалобно скрипит.
Видит — флот сгорел дотла,
Вместо лагеря зола,
На угольях погорельцы
В чем мамаша родила,
И, зеленый от соплей,
Адъютант его, старлей,
По песку елозит носом
В ожиданье звиздюлей:
«Облажался! Виноват!
Хоть сейчас готов в штрафбат!»
И Ахилл нахмурил брови:
«Где доспехи, меч и брат?»
…Я, читатель, не аэд,
не сказитель, не поэт,
петь священный гнев Ахилла
у меня таланту нет,
в общем, парня придушив
(тот едва остался жив)
и попутно Брисеиду
левой в ухо приложив,
как и всякий древний грек,
он гекзаметром изрек,
что его обидчик Гектор —
нехороший человек,
что античный гуманизм
порицает вандализм,
что такие инциденты
всем внушают пессимизм,
потому-то он, Пелид,
Негодяя не простит
И ему с большим размахом
За Патрокла отомстит.
Слыша этот дивный спич,
Агамемнон, старый хрыч,
Сразу понял: Трое крышка
. Можно ставить магарыч.

* * *

Чуть окрасила заря
Стены древнего кремля,
У Приама под окошком
Наш герой почем зазря
С четверть часа глотку драл —
Гектора на драку звал,
Чем окрестных поселенцев
Откровенно задолбал.
Царь, что выше этажом
Пил с Еленою боржом,
неприкрыто издевался
Над ахейским куражом,
А Парис, давно уже
Пребывавший в мандраже,
От Пелидовых воззваний
Подавился бланманже.
Мыши бросили скрестись,
Куры бросили нестись,
И собаки с перепугу
Так завыли, хоть крестись!
Гектор, побледнев с лица,
Выслушал наказ отца
Малость поучить манерам
Голосистого глупца,
Сделал морду кирпичом,
Опоясался мечом
И пошлепал визитеру
Объяснять чего почем.
Под жены печальный всхлип
И ворот натужный скрип
Он предстал перед Пелидом
(тот уже чуток охрип):
«Ты почто, едрена вошь,
спать троянцам не даешь?
На кого баллоны катишь?
Перед кем салазки гнешь?»
А дальнейший диалог
Скромный автор этих строк,
Находясь в культурном шоке,
Разобрать едва ли смог.
Гектор, честно говоря,
Круче в плане словаря,
Но Пелида интеллектом
Он давить пытался зря:
Истощив запас словес,
Оппоненту Ахиллес
По мозгам навешал оптом,
А по почкам — на развес.
А потом лица овал
Вдохновенно рихтовал,
Виртуозно правил прикус
И схождения развал.
Так за несколько минут
Гектору настал капут.
Был покойный знатный воин,
Но такие тоже мрут…

* * *

Помер Гектор, плачь не плачь —
Не спасут ни жрец, ни врач, —
И не стало у Пелида
Стратегических задач.
Соблюдая политес,
Быстроногий Ахиллес
Думал было гнать обратно
пароконный «мерседес»,
но, усопшего врага
обозревши свысока,
заприметил на покойном
два блестящих сапога.
Не обувка, а мечта —
хром начищен хоть куда
И новехонькие гвозди
на подметке в два ряда.
Всякий, кто топтал кирзу,
уронил бы здесь слезу.
У Ахилла защипало
в левом, кажется, глазу:
столько лет почем зазря
подставлялся за царя
и еще не заработал
на такие прохаря!
«Ладно, — мыслит, — что гадать:
чтоб добру не пропадать,
надо их экс-про-при-это,
в смысле, слямзить и удрать».
Буркнув «Всё одно враги»,
стал сапог тащить с ноги.
Час пыхтит, а толку нету,
потому что сапоги
по причине новизны
были Гектору тесны:
левый тянешь — ноль эмоций,
правый тянешь — хоть бы хны!
Пот с бедняги в три ручья,
а на выходе ничья.
Но Пелидова мамаша
не рожала дурачья:
Истощив всего за час
сил и ругани запас,
он в багажник колесницы
устремил орлиный глаз.
Вот аптечка, вот насос,
что еще? Смешной вопрос:
длинный трос для буксировки,
офигенно крепкий трос!
«Н-но, залетные, пошли!» —
эхом отдалось вдали,
и покойник с сапогами
утонул в густой пыли…

* * *

Царь Приам, от горя бел,
долго из окна глядел,
как Пелид, скрипя зубами,
над покойником пыхтел;
вместе с ним, разинув рот,
сей прискорбный эпизод
наблюдали часовые
на стене и у ворот.
Лишь когда, гремя ведром,
как весенний первый гром,
боевая колесница
в сизой дымке за бугром
растворилась, будто сон,
оклемался гарнизон:
Снаряжай, кричат, погоню,
да какой теперь резон?
Вот Приамовы гонцы
весть несут во все концы:
«Коли сыщутся такие
в стольной Трое молодцы,
кто собой готов рискнуть,
чтобы тело возвернуть,
пусть немедля выступают,
там сочтемся как-нибудь».
Час, другой и третий ждут —
добровольцы не идут
(слух пошел: герою в жены
Брисеиду отдадут).
Дотемна прождали зря,
а когда зашла заря,
оказалось: в ожиданье
проворонили царя...

* * *

Средь крутых прибрежных скал
стан ахейский крепко спал,
лишь Ахилл над сапогами
неусыпно колдовал:
над угольями смолил,
в голенища масло лил —
не снимаются, заразы,
будто кто заговорил!
Плюнув с горя на песок,
промокнул Ахилл висок:
«Срежу, — думает, — подметки
да пойду вздремну часок».
Чуть решил улечься спать,
как за локоть кто-то хвать! —
и давай его, Пелида,
со слезой увещевать:
«Сжалься, доблестный Ахилл!
Много жизней ты сгубил,
а вчера могучей дланью
сына моего убил.
Верю, сердцем ты не груб,
не злопамятен, не глуп,
так почто ты с поля брани
уволок несчастный труп?
Вспомни (Лосева читал?),
ты же грек, а не вандал —
где культурою не вышел,
там фигурой наверстал!
Славный Гектор был боец,
так позволь же, чтоб отец
тело павшего героя
сам доставил во дворец!»
Слыша сей высокий слог,
объяснить Ахилл не мог,
что причиною покражи
был какой-то там сапог.
Буркнул: «Что ж! Не звери, чай.
Ты, папаша, не серчай,
но ответную услугу
за уступку обещай.
Брисеиду, ёж ей в плешь,
забери отсель допреж.
Спасу нет от энтой бабы,
хоть ты бей меня, хоть режь!
Мне от ейного нытья
и на фронте нет житья —
ей, гадюке, между нами,
Минотавра бы в мужья!
Знай долдонит: «Не моги
трогать энти сапоги!
У покойника чесотка
и не твой размер ноги!»
Тут-то, на помин легка,
Брисеида в три прыжка
прискакала и повисла
на плечах у старика:
«Ах, папаня! Ах, родной,
мочи нет — хочу домой!
Чем с таким развратным хамом,
лучше век прожить одной!
Он ведь — не, ты токмо глянь
, и подметки срезал, пьянь, —
ничего не хочет слушать,
все «закройся» да «отвянь»...
«Цыц, — шипит Ахилл, — бабьё!
Это дело не твое.
Забирай, папаша, тело,
а в довесок и ее.
А подметки — не взыщи,
в чистом поле поищи,
да они и ободрались
на ходу об кирпичи...»
Царь, от счастья сам не свой,
поручился головой,
что претензий не имеет
и готов идти домой.
«Раз готовы — добрый путь!
Брисеиду не забудь.
Ну, а коль чего стрясется,
заходите как-нибудь...»

* * *

С первым криком петуха
луч прорезал облака
и скользнул с небесных высей
на ахейские войска.
В стане греческом галдеж,
третий день идет дележ,
снова будут морды квасить,
сразу видно, молодежь...
Так, невинный сделав вид,
думал мудрый Лаэртид,
волоча из общей кучи
все, что золотом блестит,
чтоб законная жена,
ни покрышки ей, ни дна,
не пилила, мол, трофеев
не привозишь ни рожна...
У костра, при свете дня,
Агамемнона кляня,
дух весеннего призыву
вырезал ножом коня.
Конь хорош, хотя и прост,
все при нем — копыта, хвост,
шея гордая дугою,
только жаль, не в полный рост.
Одиссей, узрев бревно,
вмиг смекнул, об чем кино,
и припомнил диалекты,
позабытые давно:
«Ша, боец! Сюды бежи.
Ты мене таки скажи:
шо цэ, в пень, за рукоделья
с полуострова Кижи?»
- Дак, товарищ замполит, —
воин жалобно скулит, —
вы ж сказали, сделать лошадь,
срочно надо, аж горит.
- От наро-од, компот те в рот!
Ты с рождения урод
или в танке был контужен
посреди нейтральных вод?
Я вчера чего сказал?
«Оборудовать спортзал»,
шоб ты с цэй коняки клятой
на том свете не слезал...
Все, свободен. Нет, стоять!
Лошадь надобно изъять.
Есть на этот счет задумка,
только долго объяснять...