§ 3. Публий Овидий Назон «Метаморфозы»
(перевод С.В. Шервинского)

О Персее и Андромеде
(из книги четвертой)

	         Персей, вновь крылья взяв, привязал их
	         Справа и слева к ногам и, меч свой кривой подпоясав,
	         Ясный стал резать простор, крылами махая сандалий,
	         Неисчислимо вокруг и внизу оставляя народов.
	         Он эфиопов узрел племена и Кефеевы долы.
	         Немилосердный Аммон неповинную там Андромеду
	         За материнский язык в то время подверг наказанью.
	         Только лишь к твердой скале прикованной за руки деву
	         Абантиад увидал, — когда бы ей веянье ветра
	         Не шевелило волос и не капали теплые слезы,
	         Он порешил бы, что мрамор она, — огнем безотчетным
	         Вдруг загорелся и стал недвижим. Красою плененный,
	         Чуть не забыл ударять он по воздуху взмахами крыльев.
	         Только лишь стал, говорит: «Цепей не таких ты достойна,
	         Но лишь поистине тех, что горячих любовников вяжут.
	         Мне ты ответь и открой свое и земли твоей имя
	         И почему ты в цепях!» Но она все молчит и не смеет —
	         Дева — с мужчиною речь завести; стыдливое скрыла б,
	         Верно, руками лицо, когда не была бы в оковах.
	         Все, что сделать могла, — наполнить слезами зеницы.
	         Был он настойчив, тогда — чтоб ему не могло показаться,
	         Будто скрывает вину, — и свое и родины имя
	         И до чего ее мать на свою красоту уповала,
	         Передает. Обо всем помянуть не успела, как воды
	         Вдруг зашумели, и вот, из бездны морской показавшись,
	         Выступил зверь, широко зыбь грудью своей покрывая.
	         Вскрикнула дева. Отец опечаленный с матерью рядом —
	         Оба несчастны они, но матери горе законней.
	         Только не помощь, увы, а достойные случая слезы,
	         Плач своей деве несут, прильнули к плененному телу.
	         Гость же им говорит: «Для слез впереди у вас будет
	         Времени много, но час для помощи дан вам короткий.
	         Если ее попрошу, — Персей, сын Зевса и девы,
	         Запертой, той, кого плодоносным он златом наполнил, —
	         Я одолитель — Персей — змеевласой Горгоны, который
	         В веющий воздух лететь, взмахнув крылами, решился, —
	         Буду наверно как зять другим предпочтен. И заслугу
	         К брачным добавить дарам попытаюсь, — лишь боги бы дали!
	         Доблестью ей послужу, и да будет моей, — вот условье!»
	         Те принимают его, — кто бы стал колебаться? Взмолились
	         Мать и отец и ему обещают в приданое царство.
	         Словно корабль, что, вперед окованным пущенный носом,
	         Воды браздит, гребцов вспотевшими движим руками,
	         Зверь тот, волны погнав налегающей грудью, настолько
	         Был уже близок от скал, насколько пращой балеарской
	         Кинутый может свинец, крутясь, пролетать по пространству.
	         Юноша, в этот же миг от земли оттолкнувшись ногами,
	         Ввысь полетел, к облакам, — и едва на морскую поверхность
	         Мужа откинулась тень, на тень зверь бросился в злобе.
	         Как Громовержца орел, усмотревший на поле пустынном
	         Змея, что солнцу свою синеватую спину подставил,
	         Сзади хватает его и, чтоб уст не успел обратить он
	         Хищных, вонзает в хребет чешуйчатый жадные когти, —
	         Так, пространство своим прорезав быстрым полетом,
	         Спину чудовища сжал Инахид и рычащему зверю
	         В правое вставил плечо свой меч до кривой рукояти.
	         Тяжкою раною той уязвлен, взвивается в воздух
	         Зверь, то уходит в волну, то кидается словно свирепый
	         Вепрь, что стаей собак устрашен, вкруг лающих громко.
	         Жадных укусов Персей на быстрых крылах избегает:
	         Все, что открыто — хребет с наростами раковин полых,
	         Ребра с обоих боков и место, где хвост, утончаясь,
	         Рыбьим становится, — он поражает мечом серповидным.
	         Воду потоком меж тем вперемежку с багряною кровью
	         Зверь извергает. Уже тяжелеют намокшие крылья,
	         И уж не смеет Персей довериться долее взбухшей
	         Обуви; видит скалу, которая самой вершиной
	         Встала из тихой воды, но скрывается вся при волненье,
	         И, об утес опершись и держась за вершину рукою,
	         Трижды, четырежды он пронзает утробу дракона.
	         Рукоплесканье и клик наполнили берег и в небе
	         Сени бегов. Веселятся душой и приветствуют зятя
	         С Кассиопеей Кефей, зовут избавителем оба,
	         Дома опорой. Меж тем от оков разрешенная дева
	         Шагом свободным идет — причина трудов и награда!
	         Он же, воды зачерпнув, омывает геройские руки
	         И чтобы жесткий песок не тер головы змееносной,
	         Вниз настилает листвы и в воде произросшие тростья
	         И возлагает на них главу Форкиниды Медузы.
	         Каждый росток молодой с еще не скудеющим соком,
	         Яд чудовища впив, мгновенно становится камнем;
	         Стебли его и листва обретают нежданную крепость.
	         Нимфы морские, дивясь, испытуют чудесное дело
	         Тотчас на многих стеблях, — и сами, того достигая,
	         Рады, и вот семена все обильнее в воду бросают.
	         Так и осталось досель у кораллов природное свойство:
	         Только их воздух коснись — и сразу становятся тверды;
	         Что было в море лозой, над водою становится камнем.
	         Трем божествам он три алтаря устроил из дерна:
	         Левый, Меркурий, тебе, а правый — воинственной деве,
	         Средний Юпитеру в честь. Минерве заклали телицу,
	         Богу с крылами тельца, тебе же быка, Наивышний!
	         И не замедля, тотчас Андромеду — награду за подвиг —
	         Он без приданого взял: потрясают Амур с Гименеем
	         Светочи свадьбы, огни благовоньем насыщены щедро,
	         С кровель цветов плетеницы висят, и лиры повсюду,
	         Трубы и песни звучат, — счастливые знаки веселья.
	         В доме распахнуты все половины дверные, и настежь
	         Атрий открыт золотой, и на царский, в прекрасном убранстве,
	         Пышно устроенный пир кефенекая знать прибывает.
	         С трапезой кончив, когда дарами щедрого Вакха
	         Повозбудились умы, о нравах тех мест и народах
	         Спрашивать начал Линкид, — про дух их мужей и обычай.
	         И отвечавший ему, — «Теперь, о храбрейший, — воскликнул, —
	         Молви, молю я, Персей, каким ты приемом, какою
	         Доблестью мог отрубить главу, чьи волосы — змеи».
	         И повествует Персей, что лежит под холодным Атлантом
	         Место одно, а его защищает скалистая глыба,
	         И что в проходе к нему обитают тройничные сестры,
	         Форка дочери, глаз же один им служит, всем общий.
	         Как он, хитро, изловчась, при его передаче, тихонько
	         Руку подсунул свою, овладел тем глазом; и скалы,
	         Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,
	         К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине
	         И на дорогах — людей и животных подобья, тех самых,
	         Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;
	         Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным
	         Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;
	         Тяжким как пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим,
	         Голову с шеи сорвал; и еще — как Пегас быстрокрылый
	         С братом его родились из пролитой матерью крови.
	         Вспомнил неложные он опасности долгого лета;
	         Что за моря, что за земли он зрел с высоты под собою,
	         Также созвездий каких касался взмахами крыльев.
	         Но замолчал он скорей, чем того ожидали. И задал
	         Некто, один из вельмож, вопрос: из сестер почему же
	         Волосы только одной перемешаны змеями были?
	         Гость же в ответ: «Раз ты вопросил о достойном рассказа,
	         Дела причину тебе изложу. Красотою блистая,
	         Многих она женихов завидным была упованьем.
	         В ней же всего остального стократ прекраснее были
 	         Волосы. Знал я людей, утверждавших, что видели сами.
	         Но говорят, что ее изнасиловал в храме Минервы
	         Царь зыбей. И Юпитера дщерь отвернулась, эгидой
	         Скрыв целомудренный лик. Чтоб грех не остался без кары,
	         В гидр ужасных она волоса обратила Горгоны.
	         Ныне, чтоб ужасом тем устрашать врагов оробевших,
	         Ею же созданных змей на груди своей носит богиня».

К предыдущей главе