§ 3. Отрывок из книги «Метаморфозы»
(Публий Овидий Назон)

	Море минийцы уже кораблем пагасейским браздили,
	Скудную старость свою влачащий в темени вечной,
	Встречен был ими Финей, и младые сыны Аквилона
	Птиц-полудев от лица злополучного старца прогнали.
	Вынесли много они, предводимые славным Ясоном,
	Быстрого Фасиса волн иловатых доколь не достигли.
	Вот явились к царю и руно им Фриксово выдать
	Требуют, множеством дел превеликих ему похваляясь;
	Ээтиада меж тем могучим огнем загорелась
	После упорной борьбы, когда одолеть уж рассудком
	Страсти своей не могла, — «Ты борешься тщетно, Медея, —
	Молвит, — не знаю какой, но препятствует бог, и едва ли
	Это не тот, — или сходственный с ним, — что любовью зовется.
	Что же наказы отца мне кажутся слишком суровы?
	Да и суровы они! Что боюсь, не погиб бы пришелец,
	Мельком виденный мной? Где столь сильной причина боязни?
	Вырви из груди своей, несчастная, ежели сможешь,
	Этот огонь! О, если б могла, я разумней была бы!
	Но против воли гнетет меня новая сила. Желаю
	Я одного, но другое твердит мне мой разум. Благое
	Вижу, хвалю, но к дурному влекусь. Что пылаешь ты к гостю.
	Царская дочь, устремясь к чужедальнему ложу? И отчий
	Край тебе милого даст! А он умрет ли иль будет
	Жив — то во власти богов. О, лишь бы он жил! Ведь об этом
	Можно молить, не любя. А деяния малы ль Ясона?
	Тронуть кого бы не мог — бездушного разве! — Ясонов
	Возраст, и доблесть, и род? И даже без этого, кто же
	Не был бы тронут лицом? Вот и тронуто им мое сердце.
	Помощь ему не подам, — и быков он спалится дыханьем;
	Вступит с врагами он в бой, из его же взошедшими сева,
	Или добычею дан ненасытному будет дракону.
	Если я это стерплю, признаю тогда, что тигрицей
	Я рождена, что ношу железо в сердце и камни!
	Но почему не гляжу на погибель его, наблюденьем
	Не оскверняю глаза? Что быков на него не направлю,
	И порожденных землей дикарей, и бессонного змея?..
	Боги пусть благо свершат. Не просить мне должно, однако, —
	Действовать надо! Но как предам я царство отцово?
	А неизвестный пришелец, которому помощь подам я,
	Мною спасен, без меня свой парус распустит по ветру,
	Чтобы стать мужем другой и на муки оставить Медею?
	Пусть, коль это свершит, — предпочесть мне сможет другую, —
	Неблагодарный умрет! Но лицо у него не такое,
	И таковы благородство души и наружности прелесть,
	Что не пугает меня ни обман, ни забвенье услуги.
	Пусть поклянется вперед! Договора в свидетели Вышних
	Я призову. Что страшиться тебе? Поспешай, промедленья
	Все отложи! И себе навсегда ты обяжешь Ясона,
	Он съединится с тобой при торжественных светочах; будут
	Женщины славить тебя за добро в городах пеласгийских!
	Что же я — брата, сестру, и отца, н богов своих брошу?
	Землю родную свою, унесенная по морю ветром?
	Правда, сердит мой отец, и родина, правда, сурова,
	Брат — младенец, сестры совпадают с моими желанья.:
	Бог величайший во мне! Я меньше на родине брошу,
	Чем обрету: почтут меня спасшей ахейскую юность.
	Лучше узнаю я край, города, о которых доходит
	Слава и в этот предел, обычай тех стран и искусства.
	Станет супругом моим Эсонид, — а его не сменила 6
	Я ни на что, чем богата земля, — и счастлива буду,
	Милостью Вечных горда, и звезд коснусь головою.
	Пусть, как слышала я, там сходятся будто бы горы
	Посередине воды, где, с судами враждуя, Харибда
	Хлябь то вберет, то отдаст; опоясана злобными псами,
	Из сицилийских глубин пусть лает жадная Скилла!
	Нет, Ясона обняв, прижимаясь к возлюбленной груди,
	В дали морские помчусь. С ним рядом бояться не буду.
	Если ж чего забоюсь, — забоюсь лишь за милого мужа.
	Брак не задумала ль ты, не словами ль красивыми хочешь
	Грех свой, Медея, прикрыть? Погляди, пред каким злодеяньем
	Ты очутилась? Пока еще можешь, беги преступленья!» —
	Молвила так. И тотчас справедливость, почтенье, стыдливость
	Взору предстали ее, — бежал Купидон побежденный.
	К древним Медея пошла алтарям Персеиды Гекаты,
	Что в потаенном лесу были скрыты, в дубраве тенистой.
	Овладевает собой; отверженный пыл усмирился.
	Но увидала его, — и потухшее вспыхнуло пламя,
	Щеки зарделись опять, лицо ее все загорелось.
	Как — если ветер подул — им питается малая искра,
	Что, незаметна, еще под тлеющим пеплом таилась,
  	Снова растет и опять, расшевелена, мощь обретает,
	Так и затихшая страсть, что, казалось, уже ослабела, —
	Лишь появился Ясон, от его красоты разгорелась.
	И приключилось как раз, что еще был красивей собою
	Сын Эсонов в тот день: извинил бы влюбленную каждый!
	Смотрит, и будто его увидала впервые, не сводит
	Остановившихся глаз и в безумии мнит, что не смертный
	Перед очами ее, от него оторваться не в силах.
	Но лишь в беседу вступил и за правую взял ее руку
	Гость и о помощи стал просить ее голосом тихим,
	Мужем ей стать обещал, — сказала она со слезами:
	«Вижу, что делаю, — нет, меня не незнание правды
	Вводит в обман, но любовь. Тебя я спасу своим даром,
	Ты же — спасенный — клянись!» И святыней богини триликой,
	Темной дубравою той, где ее божество почиталось,
	Вечно всезрящим отцом своего нареченного тестя,
	Благополучьем своим и деяньями всеми клянется.
	Верила дева — тотчас получил он волшебные травы;
	Как применить их, узнал и довольный домой возвратился.
	Нового утра заря согнала лучезарные звезды,
	Стал собираться парод на священное Марсово поле;
	Вот уж стоят по холмам. В середине сам царь восседает
	В пурпуре, скипетром он из кости слоновой отличен.
	Вот вылетает уже из ноздрей адамантовых пламя
	У меднопогих быков, — и, дыхом их тронуты, травы
	Тлеют. Как слышится шум из полного пламени горна
 	Иль в печи земляной раскаленные пышут каменья
	Ярким огнем, если их водяные обрызгают капли, —
	Так же и грудь их шумит, где клубится стесненное пламя,
	И огневая гортань. Но навстречу идет им Эсонов
	Сын. Обратили они в лицо подходившего храбро
	Страшные морды свои и рога с острием из железа;
	Пыльную землю разят раздвоенным копытом и местность
	Всю наполняют вокруг мычаньем своим дымоносным.
	Ужас минийцев сковал. Ясон же подходит, не чуя
	Дыха палящего, — вот какова чародейная сила! —
	Смело он правой рукой подгрудки отвисшие треплет
	И, подведя под ярмо, заставляет быков тяжеленный
	Плуг волочить и взрезать непривычную землю железом.
	Колхи — диву дались. А минийцы кричат, возбуждая
	Храбрость его. Тут Ясон достает из медного шлема
	Зубы дракона и их рассевает по вспаханной ниве.
	Почва мягчит семена, напоенные ядом могучим, —
	Зубы растут, и из них небывалые люди выходят.
	Как принимает дитя человеческий образ во чреве
	Матери и в глубине из частей свой состав образует
	И на всеобщий простор не выходит, пока не созреет, —
	Так, лишь когда развился в утробе беременной почвы
	Образ людей из семян, — показались из нивы чреватой.
	Но удивительней то, что уже потрясали оружьем!
	Лишь увидали, что те свои заостренные копья
	Приготовляют уже в гемонийского юношу кинуть,
	В страхе поникли зараз головою и духом пеласги.
	Тут устрашилась и та, кем юноша был безопасен,
	Видя, как вдруг на него столь много врагов ополчилось,
 	Стала бледна, холодна, без кровинки в лице опустилась
	И, чтобы силы у трав достаточно было, в подмогу
	Шепчет заклятий слова и к тайной взывает науке.
	Камень тяжелый меж тем бросает он в их середину, —
	Бой отвратив от себя, меж собой заставляет их биться.
	Гибнут, друг друга разя, землей порожденные братья,
	Междуусобным мечом сражены. Веселятся ахейцы
	И, победителя сжав, теснят его в жадных объятьях.
	Сжать в объятьях его ты, варварка, тоже хотела, —
	Стыд лишь помехой тебе. Иначе его обняла бы!
	Да удержало тебя попеченье об имени добром.
	Молча — дозволено то! — веселишься душой, превозносишь
	Чары заклятий своих и богов, создающих заклятья.
	Но оставалось еще усыпить бессонного змея.
	С гребнем, о трех языках, с искривленными был он зубами,
	Страх нагоняющий страж, золотого блюститель барана.
	Только его окропил он травами с соком летейским,
	Трижды слова произнес, что сладостный сон нагоняют,
	Что бушеванье морей усмиряют и бурные реки, —
	Сон к бессонным очам подошел, и герой пеласгийский
	Золотом тем завладел. Доволен добычей, с собою
	Он и другую увез, — виновницу первой, — и вскоре
	В порт Иолкский вошел победителем с юной супругой.

К предыдущей главе   /    К следующей главе